"Виктор Широков. Случайное обнажение, или Торс в желтой рубашке " - читать интересную книгу автора

ответил я.
- Да ты во сне все про татарский рай бормотал... Эк тебя угораздило!
Спиваешься потихоньку. Скоро и чертики привидятся.
И я вспомнил, что минувшей осенью был в Алма-Ате, доводя до
совершенства очередную книгу переводов с казахского, общался с однокурсником
по институту, который принимал меня и в своем доме, и в гости вывозил. И
были мы с ним в огромной квартире, обвешанной и устланной коврами, где
практически почти не было мебели, что, надо заметить, меня все-таки удивило.
Хотя Восток, известно, дело тонкое. Пили, читали стихи. Гурий не было.
Хозяйка, женщина бальзаковского возраста и подруга моего однокурсника, была,
естественно, не в счет. Одно воображение и призраки неосуществленных
желаний. То, что мне никогда не изменяет.
Долго меня этот "татарский рай" преследовал. Жена - несомненная
артистка от природы, хотя и философ по профессии, но долгие годы невольного
наблюдения за столь никчемным существом, как муж-поэт, муж - вечный мальчик
и, увы, не слуга, выработали у нее склонность к пародированию,
передразниванию самых возвышенных предметов, что уж тут с чепухой
церемониться - никак не могла его забыть. Почему-то серьезное забывается, а
чепуха впечатывается крепко-накрепко и сидит потом невыводимой занозой.
Так вот была у меня, Владимира Михайловича Гордина, прелюбопытная
татарочка. Звали ее Римма, а любопытного в наших отношениях было то, что
если исключить слабый сексуальный акцент, то основным связующим звеном были,
как ни странно, вполне дружеские чувства.
Встретил я Римму утром в метро, как сейчас помню. Низкорослая, но ладно
выточенная, смотрелась она как миниатюрная индийская статуэтка красного
дерева. Блеск агатовых глаз, как бы омытых утренней росой бытия, заставлял
вспомнить о ягодах черной смородины или темной-темной вишни. Свежие
полураскрытые губы, между которыми пробегал порой ящеркой розовый юркий
язычок, казались коралловыми украшениями; щеки также напоминали своей
желтовато-оранжевой бархатистостью экзотические плоды, например, персик.
Римма при первой нашей встрече была расстроена. Что-то у нее не
заладилось с другом, и она мгновенно согласилась вышибить клин клином при
моем посильном участии. Мы отправились ко мне. Жил я тогда один. Сели за
стол, чуть-чуть выпили (Римма, впрочем, этим занятием не увлекалась). И
через 10-15 минут оживленно болтали ни о чем в моей холостяцкой постели. Ее
старательная нежность пополам с цирковой эквилибристикой или спортивной
гимнастикой с легкой долей массажа меня умилили. Особенно хорошо она
смотрелась в позе "маленькой Веры" (причем задолго до выхода этого
нашумевшего фильма, преобразовавшего в нужном направлении массовое сознание
постсоветских секскультурников). Затем мы поехали в "Прагу". Хотелось
порадовать, как-то отблагодарить девушку, без ломания отбросившую свое
дурное настроение и дарящую безмятежный покой и ласку без задней мысли и
откровенной купли-продажи.
В ресторане Римма рассказала мне, что родом она из Нижневартовска,
нефтяной столицы Сибири, после школы приехала поступать в театральное
училище, но не добрала баллов и сейчас работает приемщицей белья в прачечной
на Кутузовском проспекте. Живет в общежитии около Киевского вокзала
(оказывается, коммунальное хозяйство Москвы настолько испытывало тогда
недостаток кадров, что даже был открыт лимит на прописку недостающих
работников). У нее в Москве жила тетка, сестра матери, и она в основном