"Евгений Шишкин. Любовь без прописки" - читать интересную книгу автора

многолюдье, - значит место, безусловно, доходное. И вторая - вчера на
заброшенной стройке он приметил ящик со шпингалетами, которые можно
загнать по дешевке на рынке. Но сперва - на вокзал! "В Смольный" -
усмехнулся Кирюшкин и протиснулся в захватанные, разболтанные, как и вся
вокзальная жизнь, двери железнодорожного учреждения.
В центре зала стоял долговязый, угрюмый милиционер с резиновой дубиной в
руках. Кирюшкина он встретил уничтожающим исподлобным взглядом. Кирюшкин
же посмотрел на милиционера и на его черный инструмент незлобиво и,
умельчая шаги, делаясь как бы меньше ростом и незаметнее, стал пересекать
зал, имея при этом в душе некоторую обиду и объяснение: "Я вам, товарищ
Долговязый, криминогенную обстановку не попорчу. Зря вы на меня так
неуважительно смотрите. Вот если бы я где-то лежал, на народе, обсикавшись
или обкакавшись, тогда б вы могли меня, конечно, не уважать. А так я от
вас, товарищ Долговязый, имею полное право на такое же уважение, как все
пассажиры дальнего и пригородного следования... А то, что у меня паспорта
нету, так это ж ваша недоработка! Мне-то он и совсем не нужен, я и так
себя узнаю. А вот вы, товарищ Долговязый, - власть, и должны обеспечить
меня документом, пропиской и трудоустройством, а не дрочить на меня свою
резиновую дубину, как на вредоносный элемент". С такой продолжительной
мыслью Кирюшкин и подошел к лестнице, уводящей вниз.
Из цокольного этажа вокзала растекались безоконные дороги переходов, где
особенный воздух, освещение и жизненный тонус постоянных обитателей.
В небольшой нише, под ржавой трубой с набрякшими каплями, наглухо укрытый
разорванными картонными коробами лежал Конь. Он проживал тут уже не первый
год. Ни правопорядок, ни конкуренты, ни уборщицы не могли победить Коня. И
если даже по воле властей он пропадал на неделю-две, то потом неминуемо
возвращался в свой "денник"и жил безвыездно. Прошлой зимой, в лютые
морозы, милиция упорно дожидалась, что на бетонном полу Конь "скопытится",
и каждое утро приходила проверить: можно ли его списывать в морг и
заказывать казенные похороны? Но Конь выстоял. К нынешнему отопительному
сезону власти подготовились основательнее... Кирюшкин склонился над Конем;
из недр картонного холма поднималось мерное сопение. "Жив!" - успокоенно
отметил Кирюшкин и засеменил по туннелю на зов музыки, на звуки баяна.
Отворотив голову вбок - не оттого, что стыдился за исцарапанную ревнивой
сожительницей Лизкой физиономию, а по распространенной привычке игроков, -
Беспалый вел мотив туго.
- Невмочь на сухую. Подмогай! - призвал он Кирюшкина с видом одного из
бурлаков, которые тянут лямку на известной картине о Волге.
Кирюшкин таланта к музыке не имел, но увлекался, мог поддержать игру и
создать видимость дуэта. Сперва он вооружался бубном, но сильно им гремел
и бил поперек такта, тогда Беспалый принес ему красные шары на палочках,
начиненные какой-то крупой. "Маракасы?" - радостно воскликнул Кирюшкин,
принимая в руки диковинный инструмент, который сразу ему полюбился.
Маракасы своей формой напоминали женские груди, издавали звук схожий с
морским прибоем, мягко-колышущийся, - это вызывало ослепительные
представления об экзотической Австралии, Южной Америке и Мадагаскаре;
Кирюшкин подчас проникался этой музыкой так, что чувствовал себя папуасом,
и даже прохожим за умеренную плату предлагал разделить эту эмоцию:
"Попробуй-ка вот, дружище! Звук-то с Банановых островов. Как
Миклухо-Маклай. Точно?"