"Евгений Шишкин. Любовь без прописки" - читать интересную книгу автора

Войдя за ограду, Кирюшкин сдернул с себя шапку, сложил из озябших пальцев
щепоть и перекрестился на купола. Церковные порядки он уважал и в непогоду
любил погреться в храме на службе, где оранжевым золотом отблескивали
иконные оклады, под которыми зажигался лесок свечей, где густо и
торжественно пел на непонятном языке дородный батюшка, распространяя
кадильный дым. При всем том Кирюшкин твердо считал, что церковь изобрели,
в первую очередь, большие грешники и, в первую очередь, для таких же
грешников, как они. "На ком грехов больше, те пуще туда и стремятся, им
она больше надобна и для них исцелительнее", - с таким рассуждением он еще
раз вдоль и поперек обмахнул себе грудь, глядя на ажурные сквозняки
высоких крестов, и направился в трапезную. В тарелке супа тут не откажут -
проверено, точно!
К церковной благотворительной пище Кирюшкин относился с почтением.
Откусывал хлеб аккуратно, стараясь не ронять крошек; прихлебывал супом,
равномерно распределяя жижу и гущу; кашу съедал дочиста, а чай, прежде чем
выпить, изнурительно перемешивал ложечкой, чтобы ни одна крупичка сахара
не пропала даром.
В сытом теле скоро настоялось тепло. Кирюшкин благодарно перекрестился на
образа и, надев шапку, вышел на улицу. Теперь - в примерочную, - так он
называл служебное помещение, куда сердобольные прихожане сдавали
поношенные вещи, годные для последующего употребления убогим и сирым.
Пересекая церковный двор, Кирюшкин остановился понаблюдать сцену. К
воротам подкатила длинная, белая, легковая машина с затемненными стеклами
- богатая, очень богатая: выделки тамошней, с блеском и начищенностью
всего железного тела; на таких катают матерых паханов и редкое начальство.
Из машины вышла женщина, правильнее - дама. С роскошной блондинистой
прической, налаченной до неподвижности и лоска; с кожаной сумочкой на
золотой застежке; в шубе. Да в какой шубе! Норковой, расклешенной до пят!
У церковной ограды Шуба повязалась темной косынкою, спрятала ворох своих
буклей, обрела некоторую кротость и, перекрестившись - мелко,
по-интеллигентному, - вошла в калитку. Кирюшкин следил за ней недоверчиво,
как за безбожником, который тщится в богоугодники, и начинал в своем
жалком свитере сильнее мерзнуть...
Когда Шуба в ауре французской надушенности была поблизости, он сдернул с
головы свое "гнездо", протянул его нутром кверху и шагнул вперед.
- Сударыня! Пожертвуйте на пропитание христианину и соотечественнику! -
умно выразился он и заглянул в напудренное лицо и просительно, и
настойчиво.
Шуба растерялась, остановилась перед напряженно протянутой шапкой, потом
закопошилась, торопливо полезла в сумочку и выдернула оттуда сразу две
бумажки. Она, по-видимому, хотела выдернуть одну, да вторая-то ненароком
прилепилась к первой, а положить ее обратно Шуба не посмела и, желая
побыстрее отделаться от просителя, обе купюры сунула в шапку.
- Благодарствую! Благодарствую вам, сударыня! - чинно, с чувством
самоуважения ответил Кирюшкин, не показав, что ошарашен величиной
пожертвования.
Шуба поднималась по ступеням паперти, под качающейся норкой угадывалась ее
холеная, породистая, бабья стать. "Да-а, - подумал Кирюшкин. - Видать,
много на твоей заднице грехов, если ты такими деньгами откупаешься..."
У привратника в примерочной Кирюшкин убедительно просил выдать ему