"Евгений Шишкин. Бесова душа (роман)" - читать интересную книгу автора

глянца хромовые голенища сапог.
Танька обиженно дуется и зорко наблюдает, как охорашивается брат:
оправляет на голубой рубахе с вышитым косым воротом веревочную подпояску с
кистями, одергивает полы пиджака, чтоб ровнее сидел, одеколонится.
- Наряжаешься, душишься, а Ольга с другим завлекается. Ты для нее в
ухажеры не гожий. К ней опять тот, с городу, приехал. Сама видела! - не
сдержалась Танька, щипанула брата за самое больное.
- Ты, сопля, куда не надо не суйся! А то я тебе ноги повырываю!
Ноги у Таньки резвые, она уже и не на лавке, а у двери, знает, что брат
огнист и схлопотать за такие оскорбительные речи можно нешуточно.
- Ты верно его видела? Не ошиблась? - не оборотясь к сестре, спросил
Федор.
- Не слепая пока! Его здесь враз отличишь. Хоть и тепло, а он в длинном
пальте форсит. И галстух на нем. Наши этакое не носят. В сторону Ольгиного
дома вышагивал. Гордый такой - петухом глядит... Да наплевать мне на вас!
Тятя вон едет!
Танька выскочила из горницы, по сеням - проворные шумные шаги, и уже с
улицы, в окошко, слыхать ее звонкий голос. Доносится и топот лошадиных
копыт, сухие, скриповатые звуки тележного хода.
Егор Николаевич натянул вожжи, слез с подводы, приобнял подбежавшую
дочь. Снял с тележной грядки деревянный короб с плотницким инструментом;
распрягает коня Рыжку. Потряхивая сивой спутанной гривой, конь фыркает
толстыми губами, щерит крупные желтые зубы, косится на возницу агатовым
глазом, требуя поощрения за тягловую службу.
- Смирно стой! - прикрикнул Егор Николаевич, роняя отвязанную оглоблю.
Похлопывает коня по огненно-рыжему вспревшему крупу.
Несколько лет назад, в пору повальной коллективизации, сжав в кулак
свое сердце и сглатывая горький ком в горле, вел Егор Николаевич еще
тонконогим, брыкающимся жеребчиком Рыжку на общий конный двор - сдавать в
"ничейные" руки; да благо остался Рыжка негласно закреплен за семьей
Завьяловых, под их особенным присмотром и уходом, избранно обласкан ими в
колхозном табуне.
Танька подсобляет снять хомут, вертится возле отца юлой - ждет
гостинца. Пусть тятя и по рабочей надобности в соседнюю деревню ездил, но
быть такого не может, чтоб про гостинец забыл. И верно - не забыл, привез!
Печатный пряник с белой сахарной обливкой.
- Ну, шевели копытами! Но, родимый! - Танька берет Рыжку под уздцы. -
Отведу, тятя. И напою, и вычищу. Не беспокойсь!
Она в лепешку разобьется ради отца, и он - ее ради. Вот с сыном у Егора
Николаевича глубокого сладу не выходит: живут они, словно бы отчим с
пасынком.
В своем роду по мужиковской ветви Егор Николаевич продолжал
завьяловских умельцев, отличаясь в любом начинании трудоусердием, тщанием и
сметливым глазом. Он не только сноровито владел топором, долотом и рубанком,
но и выделывал кожи: солил, промачивал, красил, доводил до благородства, - а
из кожи тачал сапоги, шил сандали, горазд был изготовить фасонистую бабью
обувку. Он и сына хотел пристрастить к ремеслу, воспитать себе помощника да
преемника. Но Федор угодил не в него, обломал родословную мастеровую ветвь:
ни обстоятельности в нем, ни усидчивости настоящего ремесленника. Правда,
Егор Николаевич с этим свыкнуться не хотел, преподносил сыну уроки, силком