"Вячеслав Шишков. Тайга (Повесть)" - читать интересную книгу автора

бабы иной раз заводили шашни с оставшейся молодежью, с кем попало - с
прохожим молодым бродягой, с попом-кутилой, с политическим ссыльным. И не
всегда ради разврата, и иной раз по озорству, из желания отомстить мужу,
сделать ему больно.
Стешка, любясь с пастухом Сидоркой, отлично знает, что кумушки все, с
прикрасой, разболтают мужу, наскажут то, чего и не было, - отлично все это
знает и нарочно, может только потому и делает так, что вот взбесится муж,
будет тиранить ее, упрекать, изгаляться, а она, вся избитая, выбежит на
середину улицы и заорет на весь белый свет: "Уйду, жиган, уйду, пропойца,
к Петровану-слесарю, царскому преступнику, уйду!"
Детей рожали без боли и приготовлений, где придется: в лесу и в поле
- все равно. Детей у всех было помногу: "Вали, Мавруха, ни-и-чего, хуже не
будет".
Жизнь деревни Кедровки - испокон веку так завелось - кололась всегда
надвое: то черная полоса, то светлая.
Уродится хлеб, удастся пушной промысел - светло на душе, отрадно.
Ходят веселые и довольные, заломив набекрень шапку, разрядившись в сарафан
поярче и со скрипами полусапожки. О нужде забыли: ведь вот только что
была, еле убралась со двора, еще след не простыл за воротами, но ее не
помнят и начинают жить так, как будто заказали ей все пути к возврату.
Сладко принимались есть, фамильным чаем обзаводились, одежду справляли, -
какую надо и какую не надо, - так, для форсу, гармошки двухрядные
покупали, а наипаче предавались пьянству. Пили все, не исключая малых
ребятенок, едва отвыкших от соски.
Лица у всех становились веселыми, ясными и приветливыми, злоба на
душе таяла, обиды предавались забвению, прежние враги мирились за бутылкой
водки, лезли друг к другу целоваться и, плача пьяными слезами, клялись
быть "побратимами" до гроба, а в подтверждение слов выползали на улицу и
брали в рот землю.
Проходит год, идет другой. Мужики еще с весны начинают примечать, что
белки нынче не жди. Это плохо. "Черт с лешим в карты, знать, играли, и
леший проиграл всю белку". Зато хлеба будут хороши, вон какие вымахали,
любо!
Но вдруг среди лета внезапно падал страшный гость - ранний иней, за
ним другой. И все гибло.
Наступала тогда черная полоса жизни.
Эта полоса была живучая, годом не кончалась: жди два, а то и три
года: "С ним, с богом-то, драться не полезешь".
Тогда постепенно, исподволь, как день сменяется вечером, снова
наплывало на деревню зло. Со всех сторон, из болот и падей, вместе с
туманом, неслышно, по-змеиному заползало оно в избы, туманило всем головы,
разъедало сердца и рычащим бешеным псом ложилось у порогов.
По деревне, от двора к двору, натягивались тогда какие-то невидимые
дьявольские нити. Кто их плел? Конечно, враг человеческий. В воздухе
припахивало недобрым, и все становилось унылым и мрачным. Не услышишь
больше светлого смеха: засмеются - зло горохом рассыплется; не услышишь и
разухабистой вольной песни: запоют - словно кого хоронят; не звенит
ласковый голос девушки: "Ах ты, Ваньша, карий глазок", - слышится вздох
молодой, тронутой горем, груди.
Лица становятся хмурыми, глаза голодными и завидущими, рот жадным,