"Вячеслав Шишков. Смерть Тарелкина" - читать интересную книгу автора

оледеневшая, открыла дверь.
- А-а, - протянула она и сразу обозлилась. - Ульяна Сидоровна!.. И
откуда это вы приперлись?
- А уж я думала, тебя зарезал кто,- пробасила, вваливаясь, рыхлая
женщина. Дряблое лицо ее жирно и красно, белый чепец на голове взмок, под
мышкой огромный веник, в руке чемодан. Она закрестилась на иконы.- Фу-у-у!..
А я из бани к тебе... Дай, думаю, навещу вдовуху, божью сироту. Почитай, с
полден пошла, да ишь как... Очередь с версту... Тьфу ты! Что и за жизнь - и
когда эти большевичишки сквозь землю-то провалятся...

Женщина грузно шлепнулась на кресло и вытерла рукавом салопа потное
свое лицо.
- А с кем же ты чай-то пила? Две чашки-то за чем?.. А табачищем-то как
разит. Дым как на пожаре. Неужто куришь?

- Курю,- сказала вдова, и уши ее покраснели. - После покойника
осьмушечка осталась... С горя.
- Фу-фу... Да. Посетил господь. С чего это он? Вот те и Петр Иваныч!.
Царство ему небесное... Э-эх!.. Ну-ка, налей чайку.
- Извиняюсь,- растерянно и не без раздражения на чала вдова. Зубы ее
выбивали дробь.- Извиняюсь, Ульяна Сидоровна... Я вас никак не могу угостить
чаем... Пожалуйте в другой раз, Ульяна Сидоровна.
- Почему это не можешь? - гостья сдернула мокрый чепец, бросила его на
стол, и заплывшие жиром красненькие, безбровые глазки ее засверкали.
- Я сейчас спать лягу, Ульяна Сидоровна... Я должна завтра чем свет
встать, чтоб к заутрени на кладбище попасть, Ульяна Сидоровна, на
панихидку...
- Чудесно, - перебила гостья, - я у тебя ночую. И я с тобой на
панихидку пойду.
Хозяйка вся затряслась от злобы. Подбородок ее подался вперед.
- Нет, нет, это невозможно, Ульяна Сидоровна!
- Я пятьдесят пять лет Ульяна Сидоровна! Ошалела, что ли, ты... Как это
невозможно? - и стала цедить из чайника в чашку. - Я вот на кушетке и
прикорну... Не бойся, не объем, у меня кой-что захвачено... Ой, и пить
захотелось, прямо душа горит.
Гостья, кряхтя, нагнулась под стол, вытащила из чемоданчика мочалку с
мылом, потом грязное белье, бутылку самогонки, два яйца, завернутую в
тряпицу селедку и краюху хлеба.
- Эх, хорошо бы еще луковку.


А в это время покойник прогрыз в мешке дыру и жадно прильнул к ней
волосатым, как овчинная рукавица, ухом.
- Погиб... погиб...
Но заскрипел люк, опрокинулся вниз сноп света и перед покойником
кто-то задышал.
- Петруша...
Из дыры на мгновенье блеснул колючий глаз, на смену ему подъехал рот.
- Кто? Облава? - прошипел рот и тотчас же уступил место уху.
Раздался чей-то голос и скрип ступеней. Ухо, глаз, рот упали вниз,