"Александр Шленский. Желание, опыт и счастье" - читать интересную книгу автора

размеренная жизнь в огромном трудовом лагере с усиленным питанием и
повышенным комфортом под названием Соединенные Штаты Америки. Для меня
Америка - это келья дневная, два на два, и келья ночная, побольше, в обеих
стоит по компьютеру. Можно сказать, почти монашеская жизнь, только вместо
схоластических упражнений - системный анализ и программирование. Здесь, в
чужой стране, язык которой я еще не успел толком освоить, с людьми
неизмеримо далекими от меня по своим понятиям и образу жизни, я - не просто
компьютерный монах, я действительно отшельник в полном смысле этого слова.
Американцы и их жизнь для меня понятны не больше чем инопланетяне, поэтому
мне и кажется все время, что людей вокруг никого нет. Тот формальный
английский, на которыми я общаюсь с коллегами на работе, ничем, в принципе,
не отличаются от языка Visual Basic, на котором я пишу прикладные программы.
Но человек не может жить без общения, и отшельнику тоже надо как-то
общаться, доверять кому-то свои мысли, и это заставляет меня превращать по
ночам свой домашний компьютер в эпистолярную мастерскую. Кстати, иногда
записки отшельников бывают очень недурны. Например, у протопопа Аввакума.
Правда, у него и жизнь была поинтереснее моей, хотя и потруднее. А мне в
этом смысле как-то не везет. В Москве мне все чего-то не хватало, жизнь
казалась пустой и никчемной, да и нищета заела. Но странно то, что и здесь в
США, при полном изобилии, на душе все так же пусто, как в прохудившемся
аквариуме. Мне даже ясно представляется этот несчастный, гадкий аквариум с
трещинами на стекле, с сухими, зеленоватыми шершавыми стенками и высохшими,
сморщенными золотыми рыбками, которые валяются на дне кверху пузом...
Наверное, искать в жизни глубокий и сокровенный смысл и никогда его не
находить - это свойство любого русского человека, даже если он - еврей. Как
лечатся русские люди от душевной пустоты, объяснять никому не надо. Но мне
это лечение однозначно противопоказано из-за язвенной болезни. Из-за этого у
меня и в России было мало друзей. С инвалидами, конечно, тоже дружат, и с
безрукими, и с безногими, но только не с такими, которым инвалидность мешает
выпивать с друзьями. Единственный алкогольный напиток, который не вызывает у
меня рвоты и грызения в желудке, - это почему-то джин с тоником. Зато он
вызывает еще большую тоску и желание выползти на четвереньках на тротуар и
мяукать, как выброшенный хозяевами на улицу кот, громко и горестно, пока
кто-нибудь не погладит или не побьет - это все равно, главное, чтобы
проявили участие. Но в Америке прохожие не погладят и не побьют, а просто
вызовут полицию, а полиция тоже не погладит и не побьет, а выпишет штраф.
Вот поэтому в моем стакане налит не джин с тоником, а яблочный сок со льдом,
а в душе по прежнему пусто, и мысли все улетели и пропали, и мир вокруг
сразу опустел. Впрочем, он всегда был пуст...
Мир пуст, абсолютно пуст. То есть не просто пуст, а бесчеловечно и
омерзительно пуст, и не потому что в нем ничего нет, а напротив, потому что
он до отказа набит не тем, чего хочется. Собственно, хочется каждый раз того
же самого, то есть, чего-нибудь приятного и удивительного, но при этом
каждый раз разного, в то время как все вокруг до тошноты одинаковое, хотя и
совершенно не похожее друг на друга.
Для меня очень интересен момент, когда поток сознания выплескивается в
связный текст. Первое мгновение всегда самое таинственное, потому что сам
еще не знаешь, что у тебя получится. Пока поток сознания дробится на мысли
(а мысли - на подмысли, а те в свою очередь - на подмысли меньшего размера,
с вложенностью N, которую кому-то еще предстоит измерить), весь этот