"Александр Шленский. Загон предубойного содержания" - читать интересную книгу автора

самой луже, населил его энтими козявками, и всю свою благодать теперь им
отдает. Вот тогда-то я и понял, что делать надо.
- И чего?
- А вот чего. На следующий день заколол я школу, взял отцов мотоцикл, в
коляску двадцатилитровую канистру с соляркой забросил - и к яме. Ну,
зафигачил я в эту яму все двадцать литров соляры, а сам рядом стою и паклю
поджигаю. Эти все жучки-паучки, хуечки, водомерки и прочие мандовошки даром
что маленькие, а сразу жопой учуяли, что пиздец близко. Как они ломанулись
спасаться! Ножками блять сучать, крылышками стрекочуть, друг через друга
внавалку лезуть, друг дружку давють, удирають наперегонки! И тут я раз, и с
другой стороны горящую паклю хлобысть прямо в соляру. Тута она сразу ка-а-ак
па-а-алыхне-ет! Короче, сжег я живьем всю эту пиздобратию, а сам стою рядом
и смотрю, как оно все скорченное дымится. И чувствую, как будто у меня
внутре тоже словно все огнем выжгли... Был целый мир, и жили в нем все энти
хуетнюшки тесно между собой, в спорах и в согласии, и тут вдруг херак! - и
всех разом пожгли живьем, никого не осталось. Вот так когда-нибудь наступит
день, и бог нас тоже всех нахуй пожгеть, когда мы ему настоебеним, а потом
уйдеть и даже на пепел не взглянеть...
- Да прямо тебе, сожгет... Че ж до сих пор не сжег? Ты вон к попу
Аркадию, тот что в Новопречистенской церкви служит, с поллитрой сбегай... Он
тебе все расскажет.
- В Новопречистенскую пусть бабки ходят замаливать, что в молодости
наблядовали. Поп Аркадий - он на службе. А человек служебный, он тебе
никогда правду не скажет, а скажет то, что ему начальство говорить велит. А
начальство у него не бог, а митрополит.
- Да кобель с ним, с митрополитом... ты говори че дальше было!
- А дальше, еду я, Леха, обратно домой на батином Урале, пацан еще,
рулить тяжело, коляску-то на ухабах заносит, а меня от радости так всего и
распирает: воротил я бога обратно людям!
- Ну и как, воротил что-ли?
- Ждал я долго, Леха, от бога весточки, да так и не долждался. Правда
через год у того коровника, что из монастырского кирпича построили, стена
рухнула, и крыша провалилась внутрь. Пять коров убило, одной ногу оторвало,
ее тоже забили прямо там же, и еще это - Савелию Ефимкину... ну, Пашки
Ефимкина отцу - он как раз там скотником был - хребет балкой переломило. Он
потом в районной больнице помер через три недели. Вот тут-то и понял я, что
зазря я тех мандовошек пожег, и что оставил нас бог уже навсегда. Если бы
бог и вправду вернулся, он бы первым делом мне хребет переломил! А то,
Пашкиному отцу, да через год.... Вообще, Пашкин отец-то тут с какого боку?
- Откуда ты знаешь, Митяй! Как ты могешь за бога думать? А можеть, он
всю деревню за тебя наказал и захуярил по кому пришлось! И пришлось как раз
по Пашкиному отцу. Ты об энтом не думал?
- Да ладны тебе! Там потом следователь приезжал и дознание делал. Ну и
оказалось что каменщики из авдеевской бригады, какие кладку ложили,
попиздили весь цемент четырехсотой марки и налево продали - на водку они так
калымили. А мы-то все думали, че это Авдеев всю дорогу пьяный, и вся его
бригада тоже в дребодан? На какие-такие деньги? А они вона... И кладку
положили пьяную, почти что с одним песком заместо раствора. Так и че ж ей
было не завалиться? Так что все, Леха. Не вернется к нам бог никогда.
Таперича каждный должон думать сам об себя. И тебе тоже надо жизнь свою