"Александр Шленский. Загон предубойного содержания" - читать интересную книгу автора

момент когда он твердо встал на четыре изящных и крепких копыта: об
изумительном чувстве единения с природой, до такой степени тесном и прочном,
что красота и истина сливаются воедино и ощущаются постоянно - не телом и не
душой, а их изначальным и неразделимым сплавом, которому в языке
прямоходящих и вовсе нет названия. В это великое и всепоглощающее чувство
была спрессована невыразимая радость вольного движения, полнота насыщения
ароматной едой, растущей на лугах, чистой водой, грациозной и влекущей к
совокуплению самкой, чутким звериным сном, красотой и целесообразностью
окружающей природы, радостью победы над постоянной опасностью - иными
словами, всей предельно насыщенной разнообразными ощущениями звериной
жизнью, которая столь разительно отличалась от долгой, но тоскливой и
бесплодной жизни кабинетного ученого. На ум ему неожиданно пришли
лермонтовские строки:

Я мало жил, и жил в плену.
Таких две жизни за одну,
Но только полную тревог,
Я променял бы, если б мог.
Я знал одной лишь думы власть,
Одну - но пламенную страсть:
Она, как червь, во мне жила,
Изгрызла душу и сожгла.
Она мечты мои звала
От келий душных и молитв
В тот чудный мир тревог и битв,
Где в тучах прячутся скалы,
Где люди вольны, как орлы...

Нет, все это совсем не так... Не могут эти жалкие прямоходящие быть
вольны как орлы, ибо они передвигаются на двух неуклюжих подпорках, а не
летают на могучих крыльях... Поэтому и тревоги, и битвы у них тем более
жалки, чем более страшное оружие они изобретают... Тревоги и битвы не делают
прямоходящих свободными, а лишь порабощают еще больше, ибо сражения, в
которых они находят свою смерть - это не борьба, в которой совершенствуется
их вид, а взаимный и бесцельный массовый убой...

Он еще не осознавал явно этой фатальной безнадежности, тупиковости,
того самого экзистенциального ужаса, который открывает себя в полной мере
лишь самым прозорливым и чутким людям, он постоянно оглушал себя
гуманистическими идеалами как наркотиком, но в страшные минуты отрезвления
та самая лермонтовская "думы власть" звала его более не к тревогам и битвам
просветителя и полемиста, а в келью ученого-отшельника, где он надеялся
найти верное понимание сути сложнейших явлений, происходящих в общественной
жизни. Найти новое понимание природы вещей, которые казались столь осязаемы,
зримы и реальны в прошлой жизни - в жизни оторванного от корней и
затерянного в неведомом мире двуногого мыслящего существа - а в нынешней
жизни рассыпались в тлен. Любой философ знает, как трудно войти в
герменевтический круг, но никто не подскажет, что делать, если ты нечаянно
вышел из него на четырех копытах... Сколько сразу всего лишнего, не имеющего
смысла... треугольники Паскаля, круги Эйлера, квадраты Малевича... зачем