"Иван Шмелев. Солдаты" - читать интересную книгу автора

платком и показал отделенному Ямчуку зеленоватое жирное пятно, - "кашу у
тебя, братец, маслят!" - сделал франтоватому взводному Козлову, которого
отличал, строгое замечание, почему у троих за ушами грязь, а у Мошкина опять
глаз гноится, - "доктору показать, сегодня же!" - вышел перед ротой, окинул
зорко и улыбнулся нестрогими синими глазами, за которые еще в училище
прозвали его "синеоким мифом". И рота внутренне улыбнулась, вытянулась к
нему и гаркнула на его - "здорово, молодцы!" - радостное и крепкое:
"Здравь... жлай... ваш... всок... бродь...!"
- Стоять вольно, оправиться! К нему подошли поручик Шелеметов и
подпоручик Кулик, в летних, как и у ротного, кителях, - было начало мая, -
поговорили о сегодняшней репетиции парада, о близком выходе в лагеря.
Поручик с ротным были приятели, вместе их ранило под Ляояном, но в роте были
официально сдержанны.
- Продолжайте, поручик. Ружейные приемы. [8]
Шел дождь. В открытые большие окна слышался его свежий шорох по убитому
крепко плацу, по распустившимся тополям под окнами. В роте гулял сквозняк,
пахло весной и волей, рекой, застоявшимися плотами и свежим зеленым духом
одевавшейся в травку примы. Капитан подумал - почему занимаются в казарме, а
не на воле, - хотел было сделать замечание, но вспомнил, что завтра, перед
выходом в лагеря, парад, помнут и измочат гимнастерки и шинели. Отвернулся к
окну, на дождь, смотрел, как 16-я, капитана Зальца, шлепает храбро в лужах,
а старенький капитан бегает петушком и топает, похвалил боевого ротного, а
ухом ловил работу, как ляпало по ружейным лямкам и отчетливо щелкали
затворы.
"Но как же быть-то?..." - спрашивал он себя.
То, что ротный смотрел в окно, и так неподвижно-долго, и то, что в его
спине было особенное что-то, - не укрылось от сердца роты. Она старалась.
Стройная спина ротного что-то сутулилась сегодня и неподвижностью как-бы
говорила: "да как же быть-то?..." И рота отвечала дружным, с колена,
залпом - так!
Этот дружный, надежный залп оторвал ротного от окна. Задумчивые синие
глаза его блеснули, веселей оглянули роту, ровные гребешки фуражек, свежие
молодые лица, точную линию винтовок, - и молча сказали: молодцы!
"Вот эти... не изменят!" - мелькнуло в нем.
Он пошел длинным коридором, оглядывая стены, ниши, столбы и своды:
казармы были старинные. Мерно шагая по асфальту, глядел на давно знакомое,
родное: на развешенные вдоль стен картинки боевых подвигов [9]
славного...ского полка, на золоченые трубы из картона в георгиевских лентах,
на серебряные щиты с годами былых побед, сделанные солдатами, на скрещенные,
картонные знамена, взятые на полях Европы. Литографии славных полководцев,
высоких шефов - смотрели из ниш сурово. Спрашивало восторженно - "а вы
как?..." - казалось всегда Бураеву, - священное для полка, костлявое серое
лицо старенького Фельдмаршала, в дубовом венке, обновлявшемся каждый год в
день полкового праздника. И строже, и милостивее всех взирал из высокого
киота ротный старинный образ Святителя Николы.
- Лампа-дка...? - показал строго капитан сопровождавшему его Зайке.
Лампадка не горела. Разбили бутылку с маслом, а артельщик забыл купить.
- А ты, дежурный, чего смотрел? Доложишь фельдфебелю - на дежурство не
в очередь.
- Слушаю, ваше высокоблагородие! - отчеканил невозмутимо Зайка,