"Иван Шмелев. Свет разума" - читать интересную книгу автора

ратуем. Ты все видишь, и все Тебе ведомо, до самых грязных глубин, до сухой
слезинки, выплаканной во тьме беззвучной! Ведь чисты сердцем, как дети. И
хулиганы, и пьяницы, и воры, и убийцы даже, и мучители-гонители есть, а
чисты перед Тобою, как стеклышко, перед сиянием Света Разума!" Не на них
вина, а на мудрых земною мудростью: до чего довели народ! Со-бою его
заслонили, подменили, сочли себе подобным, мудрым их скудельной мудростью! А
ему высшая мудрость дарована. Свет Разума, но ключ у него украден, не
открыта его сокровищница! И понял я тут внезапно, что такое Свет Разума!
Вот, сие... - показал дьякон себе на сердце.
- Мятется во мне, и психологию я знаю, но это превыше всякой ученой
психологии! Высший Разум - Господь в сердцах человеческих. И не в едином, а
купно со всеми. Это и это, - показал он на голову и на сердце, - но в
согласовании неисповедимом. Как у Христа. Ковыль только на целине растет. И
укрепился я духом. Сказал Мише: "Ревнуйте, братики, Бог нам прибежище и
сила!" Будто и нехорошо? Да червячок-то по-червячиному хвалу поет, а свинья
хрюкает! Да будем же хоть и по-свиному возноситься! И до орла. И до
истинного подобия Бога-Света... Да как посмотрел на паству-то на свою -
страшно и скорбно стало. Рвань та-ка-я, лица у всех убитые, зеленые, в тоске
предсмертной. И сколько голодом поморили, а поубивали ско-лько! И все,
чувствую, устремлены в упованье на меня: "Подаждь, Господи!" И ропот во мне
поднялся: "Куда же, Господи, ведешь нас?! Зачем испытуешь так?"
Вы знаете нашу пристань. Слева, где ресторанчик пустой на сваях,
поближе к пристани, поставили они кресло под красным бархатом, и на том
кресле, смотрю, сам окаянный сидит, Кребс-то наш, хозяин жизни и смерти,
мальчишка, в лаковых сапогах и в офицерской папахе серой, и в светлом,
офицерском, полушубке, с кармашками на груди. С убиенного снял себе! Сидит,
как бес-Ирод, нога на ногу, развались, и курит. На позорище веры
православной выехал! И свита его кругом, и трое за ним красных дураков
наших, в шлыках и с ружьями. На позорище нашем угнездился. А у самой воды,
на камушках, столик под розовой скатеркой, а на столике - бутылка для
"причащения" и чурек татарский. И стоит идол тот, в хорошей шубе, с лисьим
воротником, морда багровая, в громаднейшей лисьей шапке, как с протодьякона,
Ворон-то окаянный, и красным кушаком подпоясан, как купчина, мясник с
базара. А сбочку, гляжу: дурак-то наш, интеллигент-то наш скудоумный и
скудосердый, учитель Иван Иваныч! Как червь, тощий, длинноногая оглобля
согнутая, без шапчонки, плешивенький, ноги голенастые, голые, из-под
горохового пальтишка видны. Стоит и дрожит скелетом, на грязное море
смотрит, "крещения" дожидается. И татары возле него шумят, пальцами в него
тычут, насмехаются. И все его шестеро ребятишек, босые, в пальтишках,
жмутся! А его жена, гречанка, кричит на него источно, деток охраняет-
вырывает, а он только ладошками взад отмахивается, ушел в себя. А Ворон из
книги что-то вычитывает и рукой размахивает, как колдует. А Кребс
покатывается на кресле и дым через папаху пускает, ногами сучит.
С пристани мне все видно. И такое во мне смятение!.. Возглашаю, а сам
на трагедию взираю. Запели "Спаси, Господи, люди Твоя"... и иеромонах
спустился по лесенке Крест в море погружать, и все на колени пали по моему
знаку. И как в третий раз погрузили Крест, Ворон и приказал Ивану Иванычу в
море погрузиться, а сам книгой на него, как опахалом. Тот скинул пальтишко -
и бух по шейку! А Ворон руки воздел. Да хватился детишек, а мать их в народ
запрятала! Тот, дурак-то, из моря машет, желтый скелет страшенный, и Ворон