"Прот.Александр Шмеман. Дневники " - читать интересную книгу автора

2 Из стихотворения "Чем хуже этот век предшествующих? Разве...".
3 Ср. Мф.6:23.

10

мость политикой. Трудно найти не то что общий язык, но внутреннее
общение - или это, может быть, специально мне. Несколько раз тяжкая мысль -
побушуете, побушуете и тоже "успокоитесь". Несчастная судьба эмигрантов:
приезжать "открывать глаза" людям, которые смотрят в другую сторону. Еще
более горькая: встречаться с предшествующим слоем эмиграции, уже
"успокоившейся" и перешедшей к внутренним склокам (легче!). Создание
комитетов, таинственные звонки в Лондон и Москву. Вечный путь русской
интеллигенции - путь возбужденного отрыва. И, вместе с тем, единственное
приемлемое в России. Бродского облепляет чернь - академическая. Эти сами
стремятся к "черни" политической, не разбираясь, что это "чернь". В конечном
же итоге, мне думается, влияет на историю только одно: говорить свое, без
оборота на кого бы то ни было, без расчета. "Сказавших правду в скорбном
мире..."1 Этим мне дорог Солженицын: когда думаю о нем, делается как-то
светло и тепло. На мой вопрос Вероника Штейн подтверждает - человек
невероятной и упрямой силы... И еще: никогда не бояться, что "история"
пройдет мимо, не волноваться, как бы не пропустить ее.

Вероника Штейн рассказывает о семейной драме Солженицына. Она на
стороне Солженицына. Эксплуатация всего этого - против Солженицына.
Печальное участие в этой эксплуатации о.В.Шпиллера. От его письма Лоуренсу
несет удручающей духовной гордыней. Ни на чем в мире так легко играть, как
на "религиозности". И сколько людей, что неочищенная, непросветленная
религизность и есть средоточие демонического в мире (доказательство -
"Чевенгур", насквозь пронизанный страшной, темной религиозностью).

Вторник, 20 февраля 1973

Узнал сегодня о скоропостижной смерти в Los Angeles (во время
юбилейного банкета прихода, при произнесении речи) Иллариона Воронцова.
Всего лишь две недели тому назад (7 февраля!) завтракал у него в L.A.!
Пятьдесят три года... Он был одним из счастливых, даже пронзительных
воспоминаний моего детства: лагерь [на юге Франции] в Napoule, 33-й или 34-й
год, наша дружба, безоблачное солнце тех лет, юга, моря. Потом, много лет
спустя, встреча в Калифорнии. Его удивительная красота, красота всего
облика, тихость, любовь к поэзии, одинаковое (для меня) восприятие Церкви,
какая-то его вечная неудовлетворенность земным, однако без всякой показной
религиозности, без всякой тяги к псевдодуховности. Несколько встреч за эти
годы. Две недели назад - его рассказ об Афоне, куда он ездил только что. И
опять - без громких фраз, даже с юмором, но все понял, почувствовал, увидел.
Его жена: "Он садится в ванну и громко читает стихи". Чувство потери: почти
не виделись, не встречались, но каждая встреча была беспримесной радостью.
Только что звонил Серафим Гизетти. Говорит, что его речь (15 минут, потом он
упал...) была замечательной.

1 Из стихотворения О.Мапндельштама "Декабрист".