"Юлия Шмуклер. Витька Пальма (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

Какие надежды я на вас возлагала! Тут была и любовь (к кудрявому
Гофману), и совместные занятия наукой, и общество, где можно поговорить по
душам, и танцы, которые я обожала, но никто меня не приглашал, и походы на
тихие подмосковные речки, где мы с Гофманом романтически собирали
землянику на круглом пригорке в сосновом лесу, и тут бац - я входила в
комнату, где заставала три раскладушки вокруг большого дубового стола уже
расставленными - пятеро нас спало рядком да ладком, включая родителей на
диване - а мой чертеж с деталью "крюк", похожей на солитера в родовых
муках, уже выглядывающим из-за шкафа, откуда его при всем желании не
достанешь, а у меня и желания такого не было.
Однажды, поздней осенью, ввалившись продрогшая и голодная в наш
распотрошенный ковчег - семейство в разного рода дезабилье, позевывая, уже
занимало места согласно купленным билетам, - я заметила на столе белую,
пухлую книгу неизвестного происхождения, и, ухватив её вместе с хлебом,
колбасой и сахаром, поволокла на кухню, пить чай. Тараканы так и побегли
при моем появлении, когда над нашим столиком зажегся свет, дистанционно
управляемый из комнаты - соседские столики тонули во мраке - и, подстелив
газетку, глотнув горячего чаю, я сжевала бутерброд и между делом открыла
книгу, которая называлась "СС в действии". Как правило, подобные вещи я не
читала, не вынося жестокости, и даже кошка, сожженная на моих глазах
мальчишками на улице, навсегда вошла в репертуар моих снов, не говоря уже
о чем-нибудь более серьезном. Но как-то такое я, нехотя, потащилась через
эти истории, от одной страницы к другой, от картинки с трупами к картинке
с очередями в крематорий, с детьми, глядящими на меня из гетто, с так
называемым мирным населением, копающим себе ров - и когда я кончила, часа
через три, огромное несчастье уже свалилось на мои плечи, и тараканы
начали собираться кланами около родимых своих обиталищ, ибо я сидела тихо
и была им теперь не опасна.
Потом меня вырвало, и я долго заметала и замывала следы, потом рассвело
и осветило обшарпанный потолок, стены в трещинах и неотмываемо серую
раковину - и впервые я испытала удовлетворение от этого безобразия и
поприветствовала черненькие головки тараканов, выглядывающие из-под плиты
- ибо так я была ближе к смрадным кучам моих евреев, умиравших под
пристальными взглядами европейских народов.
И начались эти ночные кошмары, страхи, хуже которых ничего придумать
нельзя, когда я ворочалась то на бок, то на живот, пытаясь заснуть, и
пробовала расслабляться и считать до ста, и расправляла простыни, и
свешивала голову с раскладушки - но все напрасно, тщетно, сон не шел, и
мускулы мои натягивались, как веревки. Истории были совсем простые:
одному заключенному сделали укол в сердце, и он тут же умер. Молодая
женщина взяла за руки двоих чужих детей - с детьми прямо с транспорта
отправляли в крематорий - и сама закрыла за собой дверь, чтобы поскорее
покончить с этим делом. И ещё какой-то мальчик, двенадцати лет, необычайно
умный и образованный, в беседе с комендантом сказал: "Я знаю, что больше я
ничего не узнаю".
И в темноте и сопении нашей семейной ночи я в сотый раз, скосив глаза,
с ужасом глядела, как под мое желтое, обглоданное ребро вводят огромную,
конских размеров, иглу, и ещё не веря, не в силах вздохнуть, чувствовала,
как она проникает в меня все глубже, глубже, толчок - и с выкатившимися
глазами, с отвалившейся челюстью я начинала страшно, хрипя, умирать - так