"Юлия Шмуклер. Новый Левин (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

происходило слишком стремительно, осатанело, с бешеной силой и злобой. Она
вообще не подозревала до этого, что в природе существует такая боль, никто
не предупредил, её заманили обманом. Все её силы были направлены на то,
чтобы не закричать. Она знала, что если хоть раз позволит себе крикнуть,
то дальше сорвется, позволит себе плакать, умолять, выть. Она вспомнила о
приемах обезболивания, которым её учили в консультации, и стала
лихорадочно их применять, все сразу - терла себе поясницу, подкладывала
кулаки, гладила живот, дышала глубоко - и вроде действительно стало
полегче, не от приемов, а от некоторой собранности, бывшей условием их
применения.
Стрелки часов, казалось, остановились; минутная ползла еле-еле.
Огромные, как пропасть, две минуты боли, незначительные, как пустой орех,
две минуты передышки. Она погрузилась в боль, как в черный колодец; ни
звука не долетало до неё извне, и сама она не издавала ни звука. Каким-то
чудом прошел час, потом второй. Приемы обезболивания перестали
действовать, и она придумала свои.
Оказалось, что если сильно мотать головой по подушке, мозги
затуманиваются и боль остается снаружи. От этого мотания в минуты
передышки она лежала почти без чувств, в полусне, с закружившейся головой,
ощущая только соленый вкус крови на губах.
Это длилось неизвестно сколько, просто неизвестно сколько это длилось.
Она разрешила себе стонать, тихонько. В палате зажгли свет, она заметила.
Было семь.
Внезапно она увидела себя со стороны - грязную, с голыми синими ногами,
на почему-то мокрых, холодных простынях - и ей захотелось умереть, чтобы
кончить все это.
Странно, но до сих пор она не связывала свою боль с ребенком: он, ее
любимый мальчик, никак не мог причинить ей такое. Это была их общая беда.
Но тут ей пришло в голову, что она ничего о нем не знает - а ведь прошло
уже семь часов.
Заплетающимся языком она позвала - "Дуся!" - и на секунду услышала
чьи-то разговоры и смех, потом опять провалилась, вынырнула, опять позвала
"Дуся!" и усилием воли задержалась на поверхности, поглядеть, как и что:
Дуся стояла и точила лясы с женой нападающего, у которой был сын
блондинчик. Она ещё раз, как могла сильнее, позвала "Дуся!", и та ответила
спиной - "Ну, чего еще?" Женька не успела сказать "чего", как её накрыло,
с головой, так что она замычала. Потом она долго не могла выкроить
достаточно времени, чтобы всё-таки пообщаться с Дусей, - а потом и вовсе
оставила эти попытки.
В восемь у Женьки начались потуги. Тут она безумно обрадовалась - все,
самое трудное позади. И даже не пикнула! Она стала тужиться, не щадя себя,
как учила вчера добрая акушерка - раз-два - взяли!
- Во, цирк - Дуся явилась поглядеть, что происходит.
Такой случай нельзя было упускать.
- Вы не посмотрите... - попросила Женька. Дуся послушала - и
изрекла:"Тужиться ни в коем случае. Повредишь ребенку".
- А как же... - начала было Женька, но Дуся уже ушла.
Потуги шли волной, неудержимо, как рвота, и остановить их было так же
невозможно. Когда накатывало, Женька чувствовала, что внутри у неё все
раздирается, что кровь так и хлещет, и что единственное, что надо сделать