"Михаил Александрович Шолохов. Наука ненависти (Рассказ про войну)" - читать интересную книгу автора

Михаил Александрович ШОЛОХОВ

НАУКА НЕНАВИСТИ

Рассказ


На войне деревья, как и люди, имеют каждое свою судьбу. Я видел
огромный участок леса, срезанного огнем нашей артиллерии. В этом лесу
недавно укреплялись немцы, выбитые из села С., здесь они думали
задержаться, но смерть скосила их вместе с деревьями. Под поверженными
стволами сосен лежали мертвые немецкие солдаты, в зеленом папоротнике
гнили их изорванные в клочья тела, и смолистый аромат расщепленных
снарядами сосен не мог заглушить удушливо-приторной, острой вони
разлагающихся трупов. Казалось, что даже земля с бурыми, опаленными и
жесткими краями воронок источает могильный запах.
Смерть величественно и безмолвно властвовала на этой поляне,
созданной и взрытой нашими снарядами, и только в самом центре поляны
стояла одна чудом сохранившаяся березка, и ветер раскачивал ее израненные
осколками ветви и шумел в молодых, глянцевито-клейких листках.
Мы проходили через поляну. Шедший впереди меня связной красноармеец
слегка коснулся рукой ствола березы, спросил с искренним и ласковым
удивлением:
- Как же ты тут уцелела, милая?..
Но если сосна гибнет от снаряда, падая, как скошенная, и на месте
среза остается лишь иглистая, истекающая смолой макушка, то по-иному
встречается со смертью дуб.
На провесне немецкий снаряд попал в ствол старого дуба, росшего на
берегу безыменной речушки. Рваная, зияющая пробоина иссушила полдерева, но
вторая половина, пригнутая разрывом к воде, весною дивно ожила и покрылась
свежей листвой. И до сегодняшнего дня, наверное, нижние ветви
искалеченного дуба купаются в текучей воде, а верхние все еще жадно
протягивают к солнцу точеные, тугие листья...


* * *

Высокий, немного сутулый, с приподнятыми, как у коршуна, широкими
плечами, лейтенант Герасимов сидел у входа в блиндаж и обстоятельно
рассказывал о сегодняшнем бое, о танковой атаке противника, успешно
отбитой батальоном.
Худое лицо лейтенанта было спокойно, почти бесстрастно, воспаленные
глаза устало прищурены. Он говорил надтреснутым баском, изредка скрещивая
крупные узловатые пальцы рук, и странно не вязался с его сильной фигурой,
с энергическим, мужественным лицом этот жест, так красноречиво передающий
безмолвное горе или глубокое и тягостное раздумье.
Но вдруг он умолк, и лицо его мгновенно преобразилось: смуглые щеки
побледнели, под скулами, перекатываясь, заходили желваки, а пристально
устремленные вперед глаза вспыхнули такой неугасимой, лютой ненавистью,
что я невольно повернулся в сторону его взгляда и увидел шедших по лесу от