"Артур Шопенгауэр. О воле в природе" - читать интересную книгу автора

самой своей природе направлена на то, чтобы поставить знание на место
мышления; теперь же историей философии занимаются преднамеренно, чтобы
свести философию к ее истории. В действительности же совсем не необходимо и
даже не очень плодотворно приобретать поверхностное и частичное знание
учений всех философов на протяжении двух с половиной тысячелетий, а большего
история философии, даже добросовестно изложенная, не дает. С философами
знакомятся только по их трудам, а не по искаженному образу их учений,
сложившемуся в голове обывателя024 . Но необходимо, чтобы посредством
какой-либо философии было упорядочено мышление и вместе с тем обретена
способность действительно непредвзято взирать на мир. Нам по времени и по
языку наиболее близка философия Канта, и к тому же она такова, что по
сравнению с ней все предшествующие ей поверхностны. Поэтому ее, без всякого
сомнения, следует предпочесть другим.
Однако я вижу, что сведения об ускользнувшем Каспаре Гаузере уже
распространились среди профессоров философии, ибо некоторые уже высказали
все, что у них на душе, ядовито и желчно понося меня в разных журналах и
прибегая там, где недостает остроумия, ко лжи025 . Но я не жалуюсь, так как
причина этого меня радует, а действие забавляет, служа иллюстрацией к стиху
Гете:
Шпиц из конюшни все бежит
За нами в увлеченьи.
Но громкий лай его гласит
О нашем лишь движеньи026.
Франкфурт на Майне, август 1854

ВВЕДЕНИЕ

Я нарушаю семнадцатилетнее молчание027 , чтобы дать тем немногим,
которые, опережая время, проявили внимание к моей философии, несколько
подтверждений, предоставленных непредвзятыми, незнакомыми с ней эмпириками,
чей направленный только на эмпирическое познание путь привел их в своем
завершении к открытию именно того, что установлено моим учением в качестве
метафизического начала, из которого вообще только и следует объяснять опыт.
Это тем более воодушевляет, что выделяет мою систему из всех ей
предшествующих, поскольку во всех них, не исключая даже новейшей системы
Канта, сохраняется глубокая пропасть между их результатами и опытом, и
многого еще недостает, чтобы они непосредственно дошли до него и
соприкоснулись с ним. Тем самым моя метафизика оказывается единственной,
имеющей общую точку соприкосновения с физическими науками, точку, до которой
они идут навстречу ей, пользуясь собственными средствами, так что они
действительно примыкают к ней и с ней совпадают: причем достигается это
здесь не тем, что эмпирические науки насильственно приводят в соответствие с
метафизикой, и не тем, что метафизика заранее тайно была выведена из них, а
затем, как это делает Шеллинг, a priori обнаруживается то, что стало
известно a posteriori, но обе стороны сами собой без всякой договоренности
встречаются в одной и той же точке. Поэтому моя система не парит, как все
предшествующие ей, в воздухе, возвышаясь над реальностью и опытом, а
достигает той прочной почвы действительности, где физические науки вновь
принимают исследователя.
Все чуждые эмпирические подтверждения, которые будут приведены здесь,