"Артур Шопенгауэр. О воле в природе" - читать интересную книгу автора

всего остального, чтобы я был похоронен; до той поры следует отсрочить даже
серьезную проверку данной проблемы, поскольку при такой проверке легко может
действительно стать очевидным, что подлинная разница между теорией цветов
Ньютона и моей заключается в том, что его теория ложна, а моя верна, - а это
ведь может оказаться обидным для моих современников; поэтому серьезную
проверку этого вопроса мудро и по древнему обычаю и отложили на несколько
немногих лет до моей смерти. Г. Розасу эта политика не была известна, но,
подобно копенгагенскому академику Брандису, он счел возможным, поскольку об
этом открытии нигде не упоминается, приписать его себе в качестве bonne
prise. Как видно, северо-немецкая и южно-немецкая порядочность еще
недостаточно понимают друг друга. - Далее, все содержание  538, 539 и 540
книги г. Розаса полностью взяты из моего  13, большей частью даже дословно
списаны с него. Впрочем, в одном случае ему пришлось цитировать мою работу,
а именно в  531, когда ему для одного факта понадобился авторитет. Забавно,
что он приводит даже те дроби, посредством которых я, следуя моей теории,
выражаю все цвета. Заимствовать их sans facon (бесцеремонно, не церемонясь
(фр.).) показалось ему, вероятно, все-таки рискованным; поэтому он на стр.
308 говорит: "Если бы мы захотели выразить первичное отношение цветов к
белому в числах и приняли белое за единицу, то можно было бы, кстати
сказать, (как это уже сделал Шопенгауэр) установить примерно следующую
пропорцию: желтый цвет = 3/4, оранжевый = 2/3, красный = 1/2, синий = 1/3,
фиолетовый = 1/4, черный = 0". - Хотел бы я знать, как это можно "кстати
сказать" установить, не продумав сначала всю мою физиологическую теорию
цветов, к которой только и относятся эти числа и вне которой они - просто
безымянные числа, не имеющие никакого значения; и, как это вообще возможно,
если придерживаться, как г. Розас, теории цветов Ньютона, которой эти числа
полностью противоречат; и наконец, как могло случиться, что за все
тысячелетия, в течение которых люди мыслили и писали, никогда никому, кроме
нас двоих, г-на Розаса и меня, не приходило в голову рассматривать именно
эти дроби как выражения цветов? Ибо что он совершенно так же установил бы
их, даже если бы я случайно не сделал этого "уже" за 14 лет до него,
совершенно напрасно предвосхитив его, выражают вышеприведенные слова, из
которых явствует, что все дело только в том, чтобы "захотеть". Между тем
именно в этих дробях заключена тайна цветов, и правильное представление о
сущности цветов и их отличие друг от друга можно получить только посредством
этих дробей. - Впрочем, я был бы рад, если бы плагиат являлся самым
недостойным фактом, позорящим немецкую литературу; есть еще много других,
гораздо более глубоких и пагубных, к которым плагиат относится, как
незначительное pickpocketing (карманное воровство (англ.).) к тяжким
преступлениям. Я имею в виду тот низкий, подлый дух, для которого путеводной
звездой служит личный интерес, там, где ею должна быть истина, и под маской
познания выступает умысел. Лицемерие и лесть вошли в повседневный обиход.
Тартюфиады разыгрываются без грима, даже капуцинады звучат в местах,
посвященных наукам: почетное слово "просвещение" стало едва ли не
ругательством, величайшие люди прошлого столетия, Вольтер, Руссо, Локк, Юм
подвергаются поношению - они, эти герои, краса и благодетели человечества,
чья распространившаяся по обоим полушариям слава может, если это мыслимо,
еще возрасти только благодаря тому, что обскуранты всегда и повсюду
выступают как их злейшие враги, - и на это есть причина. Для порицания и
похвалы заключаются литературные партии и братства - все дурное