"Бернард Шоу. Человек и сверхчеловек (Комедия с философией)" - читать интересную книгу автора

приспособил для нашего случая и вставил в свою вполне современную трехактную
пьесу еще один, совершенно посторонний акт; в нем мой герой, околдованный
воздухом Сьерры, видит сон: его моцартовский предок ведет нескончаемые
философские беседы (в духе сократовских диалогов или диалогов Бернарда Шоу)
с дамой, со статуей и с дьяволом.
Однако не эта шутка составляет суть пьесы. Суть ее мне неподвластна. Вы
предлагаете некое общественное явление, а именно сексуальное влечение, для
драматической переработки, и я его для Вас перерабатываю. Я не разбавляю
свою продукцию любовными напитками, не развожу ее романтикой или водой, ибо
я просто-напросто исполняю Ваш заказ, а не поставляю публике общедоступную
пьесу. И потому Вы должны приготовиться (впрочем, Вы, может быть, подобно
большинству умных людей, читаете сначала пьесу, а уже потом предисловие)
увидеть дешевенькую историю из современной лондонской жизни - жизни, в
которой, как Вам известно, главная задача обыкновенного мужчины - обеспечить
себя средствами для сохранения привычек и образа жизни джентльмена, а задача
обыкновенной женщины - выйти замуж. Можете быть уверены, что десять тысяч
ситуаций едва ли в одной будет совершен поступок, благородный или низменный,
который бы противоречил этим задачам. На это мы и полагаемся, как на религию
мужчин и женщин, на их мораль, принципы, патриотизм, репутацию, честь и тому
подобное.
В целом это разумное и вполне удовлетворительное основание общества.
Деньги - это пища, а брак - потомство, и если мужчина превыше всего ставит
пищу, а женщина - потомство, сие есть, в широком смысле, закон природы, а не
честолюбивые устремления отдельной личности. Секрет успеха прозаической
натуры, в чем бы ни заключался этот успех, таится в незамысловатой прямоте,
с которой человек стремится к своей цели, секрет провала артистической
натуры, в чем бы ни заключался этот провал, таится в непостоянстве, с
которым человек бросается в погоню то за одним, то за другим второстепенным
идеалом. Артистическая натура - это или поэт, или бездельник; поэт, в
отличие от натуры прозаической, не понимает, что рыцарство, в сущности,
сводится к романтическому самоубийству; бездельник не понимает, что
паразитизм, попрошайничество, ложь, хвастовство и неряшливость себя не
оправдывают. Поэтому будет ошибкой, если мой несложный тезис о
принципиальных основах лондонского общества Вы истолкуете как упрек ирландца
в адрес Вашей нации.
С того дня, когда я впервые ступил на эту чужую мне землю, я умею
ценить прозаизм, которого ирландцы учат англичан стыдиться, и не
переоцениваю поэтичность, которой англичане учат ирландцев гордиться. Ведь
ирландцу инстинктивно хочется порочить то качество, которое делает
англичанина опасным, а англичанину инстинктивно хочется восхвалять тот
недостаток, который делает ирландца безвредным и забавным. Недостаток у
прозаического англичанина тот же, что у прозаического человека любой другой
нации, - его глупость. Витальность, которая ставит пищу и потомство на
первое место, рай и ад отодвигает на второе, а здоровье общества как
органического целого вообще ни во что не ставит, может кое-как тащиться
через период стадности с более или менее выраженными признаками родового
строя; однако в странах девятнадцатого века и империях двадцатого решимость
каждого мужчины во что бы то ни стало разбогатеть и каждой женщины - во что
бы то ни стало выйти замуж должна, при отсутствии научно обоснованной
общественной структуры, привести к катастрофическому росту нищеты,