"Николай Николаевич Шпанов. Домик у пролива" - читать интересную книгу автора

дернулся и нырнул за ним.
В голове Фохта теплой, отрадной струйкой проплыла успокоительная мысль: "У
него задержка в пулемете, теперь уйду... уйду!.." Казалось, даже прежняя
твердость вернулась руке, когда он увидел, что красный истребитель
действительно ушел к себе. Но все же поворачивать к Тихорецкой не было
никакого желания. Фохт лег на курс и пошел к югу. Когда оглянулся на
Горлова, тот спал, уткнувшись лбом в затыльник пулемета. Рот был
приоткрыт, и губа висела еще больше, чем обычно. Фохт подумал о том, что
хорошо было бы сейчас пустить в этот рот несколько больших синих мух.
Фохт знал, что по возвращении на аэродром его ждет разнос, а может быть, и
отчисление из отряда. Начальство почти наверняка захочет подслужиться к
англичанам и устроит бучу. Но сейчас Фохту было наплевать на все. Он давно
уже думал о том, что хорошо было бы унести ноги из этой богоспасаемой
"единой и неделимой".
Если это удастся, его калачом не заманишь туда, где в воздухе угрожает
встреча с красными.
- Ну их всех к черту! - вслух проговорил он.
И успокоился на этом так, что после возвращения домой самым досадным
представлялось отвратительное прикосновение черных мух к бритой голове.

ПОД ЖЕЛТЫМ НЕБОМ

Когда синкопы джаз-банда смолкали, с эстрады в зал летел вопль дикого
призыва и голые мулатки, останавливаясь как вкопанные, искусно и
непристойно трясли узкими серебряными тесемочками.
Но и этот танец дикой страсти не удивлял никого и даже мало привлекал
внимание: в вольном городе Харбине удивляться голому коричневому животу?..
Зал небольшого ночного кабаре гудел собственным шумом, ничуть не
уступавшим по силе джазу, и временами даже заглушал его. Разноязычный
говор сливался в неясный гул, фонари, огромные, как решета, лили
расслабленный свет в воздух, представлявший собою густую смесь из сладко
терпкого дыма трубок и дешевых сигар, острого запаха женского пота и
тошнотворно-приторной пудры.
У барьера эстрады за столиком с тремя уже пустыми бутылками сидели двое.
Пожилой, толстый, с красным обрюзглым лицом, иззелена-седыми усами и
нарочито старомодными подусниками курил толстую черную сигару, роняя пепел
на отвороты визитки, которую носил с презрительной небрежностью. Это -
полковник службы генерала Чжан Чжун-тана, Александр Иванович Косицын.
Когда-то российский интендант, а ныне заведующий тыловым снабжением и бюро
вербовки белой бригады Нечаева, он щедро подливал вино в стакан
собеседника - человека с тонким, худым, лимонно-желтым лицом. Дрожащей
рукой пряча бахромку рукавов, из-под которых выглядывали посеревшие
манжеты, собеседник подносил к синим губам стакан и жадно отхлебывал.
Проклятые манжеты лезли наружу, не пристегнутые, так как рубашки под
кителем давно не было на бывшем военном летчике, бывшем штаб-ротмистре,
бывшем бароне Георгии Густавовиче фон Фохте, а ныне... ныне - что
придется: иногда он носильщик или метельщик, иногда просто попрошайка, но
всегда, когда заводилось несколько грошей, посетитель курительного
заведения Го Чуан-сюна.
С тех пор как Фохт перекочевал с юга России в бело-генеральский Китай, он