"Борис Штерн. Мишель и Маша, или даздравствует Нинель!" - читать интересную книгу автора

точный и лаконичный стиль Бертинских анналов именно в этом известии
превращается в косноязычное мычанье с обилием исправлений, пояснений и
местоимений "их, тех, это, того, это самое, как его..."
Можно лишь представить первое появление росов в Европе, вспомнив
попойку Шлимана в шведской королевской академии: глубокая ингельгеймская
ночь, пир в императорском дворце в честь прибытия послов, Людовик
Благочестивый уже под столом, летописец Пруденций лыка не вяжет и несет
всякий вздор; двое росов (швед, он хоть и Рюрик, но уже перешел в росскую
веру) глушат все подряд и уже начинают выяснять между собой отношения:
"Ты кто такой?"
"А ты кто такой?"
В самом деле: кто же они такие? Почему поначалу приняты германским
императором за норманских шпионов, а потом вдруг сделались лепшими
друзьями?
Дело в том, что один из них, переводчик, - безусловно, швед (варяг,
скандинав, норман, чудь, "искатель счастья и чинов, заброшен к нам по воле
рока"), а второй (вот она, первая достоверно зафиксированная летописцем
Пруденцием росская историческая фигура!) - а второй, собственно, и есть
кореной рос, Великий Посол новой державы. Но германский император не
разбирается в национальных тонкостях, для него все шведы, что китайцы, на
одно лицо, императору подозрительна путаница самоназваний - почему эти
чудные шведские викинги из скандинавских норманов называются Рос? Они сами
так себя называют, или кто их так называет?.. Странно: почему не пошли из
Византии домой, в какую-то свою Москву [Mousikowius], которую так любят и
называют раем земным, а обходят ее стороной, делая крюк через пол-Европы?
Где имение и где наводнение, где Москва и где Ингельгейм!.. Первая мысль
при встрече: "Шпионы!" Первая мысль на следующее утро: "Рассолу!" В свою
очередь, росский Посол, естественно, ни бельмеса не смыслит ни в
греческом, ни в немецком, ни в международной латыни (только и вызубрил
по-английски: "na Rusi veselie piti"), он впервые выехал зарубеж, весь
политес за него решает швед, но и норман не тянет уже, кишка слаба у
викинга, спит скандинав, уронив голову в серебряное блюдо из
императорского сервиза.
"Чудик ты... рюрик ты... - пьяно бормочет Посол, но в блюдо еще не
падает, посольскую марку держит. - Что росу польза, то немцу смерть".
Остается лишь предположить, что московский Пахан, снабдив Посла
инструкциями и подарками для Теофила, и сунув кулак под нос: "Гляди мне!",
отправил его в Византию прощупать "что там да как с проливами" еще в конце
апреля или в начале мая прошлого (838-го) года, когда вскрылся ото льда
Борисфен-Славутич, и можно лишь представить, как московский Посол с
переводчиком и с телохранителями, медленно плывя вниз по течению из
варягов в греки ("среди племен варварских и бесчеловечных"),
останавливаясь буквально у каждого столба на греко-варяжском пути и в
каждом жидовском трактире, в жутких пьянках с драками и христосованьем
присоединяя к Роси деревлян, берендеев, кривичей, вятичей и берковичей,
обещая им рай земной в объятьях Москвы, и подминая под себя каких-то
совсем еще диких абреков, чучмеков, половцев, печенегов и архаровцев,
добрались наконец вдвоем (телохранители конечно спились по дороге) к
началу зимы до Константинополя - полупьяные, оборванные, без посольских
грамот и без паханских личных подарков императору Теофилу, но первым делом