"Вильфрид Карлович Штрик-Штрикфельдт. Против Сталина и Гитлера: Генерал Власов и РОА " - читать интересную книгу автора

машины. Но в штабе фронта подобные предложения встречали также лишь с
улыбкой сожаления. А когда поздней осенью германские танки и орудия
безнадежно застревали в грязи и снегу, недоставало именно этих, хотя и грубо
сработанных, но годных и для зимы советских тракторов.
На дорогах встречались мне бесконечные колонны германской пехоты,
весело и самоуверенно устремлявшиеся на восток, по жаре и пыли, вытаскивая,
когда нужно, вручную застрявшие на разбитых дорогах орудия и грузовики.
Вперед, только вперед! Я вспомнил слова генерала Грейфенберга и подумал, что
Гитлеру следовало бы познакомиться с русскими просторами не с самолета, а в
рядах своей пехоты. Только здесь, на русской земле, ощущаешь ее неизмеримую
ширь, и только отсюда рождается понимание трудности преодоления русского
пространства.
А навстречу, с востока на запад, текли серые колонны пленных
красноармейцев. Безмолвно и безропотно брели они в немецкий плен. Какая
судьба ожидала их? Может быть, они надеялись, что под немцами не будет хуже,
чем под Сталиным?
Я часто беседовал с ними на дорогах и в проходных лагерях. Их надежды и
сомнения отражены в моих тогдашних заметках:
"Я был ранен. Немцы меня перевязали. Как-нибудь я доплетусь до лагеря
или лазарета... Большая она, ваша Германия? Русские тоже там живут?"
"Скоро нас отпустят на родину? А отпустят самарских, а ростовских, а из
Одессы, из Горького?"
"Может, война скоро кончится. Тогда будет одно большое государство и
одно правительство - и, наконец, мир для всех людей".
"А если будет мир и не будет Красной армии, тогда мы сможем вернуться к
нашим семьям?"
(Почти все говорили о своих семьях.)
"Сколько вам лет?" - "Сорок девять". - "Солдат?" - "Нет. Они забрали
меня на земляные работы. Там я и попал в плен. У меня жена и дети... Жену с
детьми они погнали из села, когда подходили немцы. Я бы хотел теперь пойти
искать мою семью. Чёрт бы побрал Сталина! Он отобрал у нас наше хозяйство...
уже несколько лет назад. А вы дадите нам обратно землю?"
"Правда ли, что немцы отдадут крестьянам землю?" - "А вы откуда?" - "С
Урала". - "Ну, до Урала еще очень далеко". - "Но если вы туда дойдете... Нас
этот вопрос сильно интересует... А вы, верно, придете и к нам на Урал".
Видел я и кошмарные сцены вспышек ярости, граничащих с озверением,
когда пленные дрались из-за хлеба и табака, и отчаяние переутомленного
немецкого лагерного персонала, которому, даже при доброй воле, из-за
невероятного количества всё прибывавших масс пленных, недоставало самого
необходимого. А и добрая воля не всегда была.
Эти первые недели и месяцы в России были для меня временем открытий,
временем знакомства с неведомым. Что мы знали о русских - их радостях и
горестях, их желаниях и надеждах? Я знал старую Россию. Моей обязанностью
было правдиво докладывать фельдмаршалу о новой России. Я старался полностью
освободиться от моих воспоминаний. В моих записях тех дней еще нет ни одной
политической мысли. И русские, которых я тогда встречал, были аполитичны.
Они были охвачены новизной и значительностью переживаемого: с них спал гнет
террора. Я разделял их надежды на лучшее будущее, их веру в несомненную
победу их освободителей и, наконец, их стремление к миру и к достойному
человеческому существованию.