"Василий Макарович Шукшин. Я пришел дать вам волю" - читать интересную книгу автора

По дороге встретил посыльного: тот возвращался с есаульского струга.
Иван остановил его, спросил обреченно:
- Ну?
- Нету Фрола, - сказал посыльный. И хотел бежать дальше - сказать
атаману.
- Погоди, - остановил Иван. Подумал, но ничего не придумал, махнул
рукой. - Тьфу!.. Иди. - Он хотел выдумать какой-нибудь увертливый ход, но
тут же и понял, что все без толку: случилось то, что случилось, никуда от
этого не уйдешь. Хорошо, хоть Фрол вовремя дал тягу - несдобровать бы ему
этой же ночью.
Иван еще постоял... И пошел будить стариков: Стыря и расстригу.
Что-то такое ему все-таки влетело в лоб.
Степан сидел в шатре, подогнув под себя ногу, когда вошли Стырь и
Ивашка Поп. Они еще не проспались как следует; их покачивало. Но что им
надо делать, они знали.
- На огонек, батька, - сказал притвора Поп, старик блудливый,
трусоватый, но одаренный краснобай и гуляка.
- Сидай, - пригласил Степан.
- Эххе, - вздохнул Стырь. - Какой я сон видал, Тимофеич!.. - И этот
тоже пошел заходить издалека. Его не раз подсылали смирить атаманов гнев
на милость. Иногда ему это удавалось. Степан любил старика (Стырь и отец
Разина, Тимофей, были земляки - из-под Воронежа), уважал старого воина, но
поблажек никаких не давал, Стырь даже обижался. "Ты только об мертвых
сокрушаисся! - брякнул ему один раз Стырь. - Что потом кости-то жалеть? Ты
лучше меня живого приветь". Степан помрачнел на это, но ничего сразу не
сказал. Потом уж, много позже, вроде мимоходом, спросил: "Ты со зла это?
Или правда так думаешь?" А Стырь и думать забыл, не сразу и понял, о чем
говорит атаман. "Да что мертвецов только жалею", - напомнил Степан. И
пытливо смотрел в глаза старику. Стырь не растерялся, а кинулся далеко и
туманно рассуждать, что он так, конечно, не думает, но порой ему
кажется... Степан не дослушал, махнул с досадой: "Чего выворачиваться-то
начал? Я тебя виню, что ли? Я же не виню". Но мысль эта - что он не жалеет
товарищей, а жалеет, только когда их убьют, - эта колючая мысль застряла
занозой, и Степан нет-нет, а невзначай пытал то одного, то другого.
"Конешно, атаман у вас злой, никого не жалеет... Так, видно?" Нет, так не
думали. Но, кто посмелей, не скрывали и того, как думают. Иван Черноярец,
когда Степан допек его такими намеками, сказал напрямки: "Да пошто злой?
Дурак бываешь, это правда, ты и сам про то знаешь, а злой... Не знаю. Не
лезь ко мне, Степан, с такими делами, я тут тебе не помогу: не умею. Да и
сам-то... не задумывайся шибко - злой, не злой... Какой есть". Нет, не
понимал Иван, как это важно душе. Интересно бы с Фролом Минаевым
поговорить, но тут Степан сам не давал себе ходу. Что-то тут
останавливало. Может, то, что Степан постоянно чувствовал: не до конца
искренен с ним Фрол, нараспашку здесь не будет, не выйдет... Что-то таил
Фрол, завидовал, что ли, другу - его воинскому счастью, атаманству его, -
что-то такое с неких пор постоянно стояло между ними. А теперь с этой
княжной... Не знали старики, Поп со Стырем, никто не знал, только Степан
знал: не тронет он Фрола. Именно потому и не тронет, что - непросто между
ними. Другого тронул бы, а Фрола почему-то нельзя. А почему нельзя, это и
Степан не понимал, не мог как-то понять, но только знал, что - нельзя