"Борис Сичкин. Мы смеемся, чтобы не сойти с ума " - читать интересную книгу автора

какие-то сомнения по поводу принятого решения, то до боли родные, вездесущие
подлость и хамство быстро их развеяли.
Мать моей жены с нами не уезжала, и, естественно, ее надо было
обеспечить жилплощадью. Она была прописана с нами, но, поскольку оставаться
одной в 3-х комнатной квартире ей бы не разрешили, я договорился на обмен -
2-х комнатная квартира с доплатой. Этот обмен должен был быть одобрен на
собрании правления кооператива, членом которого я состоял. Первым взял слово
Николай Рыкунин (возможно, некоторые помнят, был такой эстрадный "дуэт Шуров
и Рыкунин). Он долго говорил о Родине, о неустанной заботе о каждом из нас
партии и правительства, о совершенстве социалистического строя, о том, что
покинуть такую Родину и такой строй может только человек неблагодарный, у
которого отсутствует совесть и т.д. Кстати сказать, Рыкунин с пеной у рта,
задыхаясь от ненависти к Советской власти, рассказывал мне, что его отец до
революции был помещиком под Москвой, добрым, гуманным человеком,
заботившемся о крестьянах, далеким от политики. Большевики его, естественно,
расстреляли, а жену с грудным младенцем выслали в Сибирь, где она была
вынуждена просить милостыню, чтобы не дать умереть маленькому Коле Рыкунину.
Выслушав речь Рыкунина, я мягко попытался объяснить, что речь идет не о
неблагодарном Сичкине, а о благодарной теще, которая не покидает Родину и
имеет право на жилплощадь. Из первого ряда встал похожий на отца
Врубелевского Демона концертмейстер Большого Театра Гуревич. (Худая фигура,
изогнутая вопросительным знаком, крошечные злобные глазки и змеиные губы
придавали ему особый шарм).
- Я не желаю присутствовать на концерте Сичкина! - выкрикнул он.
- Запретите ему говорить! Я, как патриот, не желаю выслушивать речи
отщепенца и предателя Родины?
- Не надо так волноваться, патриот Гуревич, - обратился я к нему. -
Кстати, какие погоды были в Ташкенте в начале войны?
Гуревич:
- Пошли вы на хуй.
-Я не могу никуда пойти - идет собрание.
- Вы против моей тещи, потому, что она русская? Гуревич онемел.
- Да, а во время войны какие погоды были в Ташкенте?
- Сичкин, идите к ебеней матери!
- Я же уже вам сказал: я никуда не могу пойти, пока не кончится
собрание. Всем известно, что громче всех кричит "держи вора!" сам вор, но
работники наших органов люди умные и опытные, им ничего не стоит определить,
кто патриот, а кто враг. Судя по вашему фальшивому пафосу, вы, видимо, очень
виноваты перед Советской Властью, но успокойтесь: советский суд - самый
гуманный суд в мире, и чистосердечное признание, безусловно, смягчит вашу
вину. О, совсем забыл, а в конце войны какие погоды были в Ташкенте? -
закончил я под хохот собравшихся.
Больше всех суетился композитор Марк Фрадкин. В отличие от Рыкунина,
который выступал, так сказать, бескорыстно, просто желая подчеркнуть свои
патриотизм и лояльность, Фрадкин имел конкретные виды на мою квартиру и
развернул активную деятельность еще до собрания: он обрабатывал членов
правления, запугивая их тем, как может быть расценена помощь врагу народа, с
именем КГБ на .устах ходил по квартирам, собирал подписи жильцов против
моего обмена, короче, делал все, что было в его силах, чтобы помешать.
С Фрадкиным во время войны мы долгое время были в одной части, где он