"Андрей Сидоренко. Молитва для Эльзы (быль в трех частях)" - читать интересную книгу автора

неправда. Вглядываюсь в глаза провожающих и не нахожу там ничего важного -
только вакуум. Зачем вся эта церемония-процедура? Ведь никто ни черта не
понимает.

Над Гималаями летит самолет. Солнце, отражаясь от хрустального льда
горных громад, слепит, как электрическая дуга сварочного аппарата. Мощный
рельеф создает в душе удивительно торжественное чувство причастности к
чему-то не от мира сего, к тому, что близко к небесам, к первозданной
чистоте. Пора. Открывается люк, и горсточка прахарассеялась над сказочными
вершинами.Прощай, Индира Ганди!
Хочу так же, и не обязательно над Гималаями, пусть где-нибудь, где
просторно и вольготно, как в небесах, как в море, как после развода.
Погребение и смерть должны быть праздником, как каждодневная жизнь.
- Ребята, у меня чего-то не того. Сейчас дуба врежу. Глянь-ка на меня,
я бледный? - заскулил Николай Иванович.
- Розовый, как помидор. Спи себе.
- Не, ребята, чего-то не так во мне. Помру, ведь, - не унимается
Николай Иванович.
Встаю, иду за медицинской сестрой. Та пришла, неулыбчивая, сходу
воткнула шприц в худючий Николай Ивановича зад и впрыснула туда кубов десять
чего-то. Директор успокоился и вскоре заснул, а на следующий день проснулся
и продолжил жить. Ему не стыдно за вчерашнее - он готов смалодушничать еще.
Сорокапятилетний, долговязый брюнет Сережа, мой мнительный сосед слева,
просыпается первым чуть забрезжит рассвет. И как только засекает, что я не
сплю, то сразу заряжает длинный рассказ о своем самочувствии.
- С погодой сегодня должно быть нелады. В груди жмет, и вот пульс:
щупаю - его нету. Дождь будет, что ли? Ну-ка ты пощупай.
Щупаю.
- Ой!
- Чего?
- ...
- Ну, чего там? Говори, черт!
- Плохи твои дела, Сережа. Сердце не стучит. Сейчас за тобой архангелы
прилетят, товарищ дорогой, готовься! Мужики, попрощаемся с Сережей! Все
подходят в порядке живой очереди. Просьба не толкаться и не суетиться -
больной умрет не сразу, а постепенно и в страшных муках.
Кандидаты в мир иной - народ чуткий и мнительный. Осознав свою
обязательную перспективу и ощутив одинокую человеческую природу, но, не
желая до конца с ней смириться и сосредоточиться на главном, они невольно
объединятся в братство обреченных. В братстве не очень-то признаются прежние
дела. Все уважают боевые награды и прочие вещи заслуг. Но ценят, по естеству
и неосознанно, только душевные качества, которые никак не связаны с
результатами общественной деятельности. Регалии - звон пустой. Все мы здесь
- пацаны. Весь серьезный взрослый мир продолжает существовать где-то далеко
за морями-океанами или как в телевизоре. Внутри больничных стен, нас
окруживших, все по-другому, отсюда, через реанимационное отделение,
открываются двери в никому неведомое. Это объединяет, облагораживает, делает
нас честными и непосредственными. Исчезает возраст. Самого старшего
мыдержали за мальчика, хотя в миру он занимал важный для народного хозяйства
страны пост.