"Андрей Сидоренко. Заяабари (походный роман)" - читать интересную книгу автора

и равнодушней к событиям. Страшная штука - быть бесчувственным.
Как здорово в детстве было смотреть в окно поезда, автобуса или машины!
Казалось, что можно смотреть в окно и ездить вечно. Я восторгался любым
пейзажем, и сердце мое трепетало. Почему же, когда подрос, разучился
радоваться дороге?
Я хочу смотреть в окно и видеть мир в радужных красках, ведь он такой и
есть на самом деле этот мир. Хочу чтобы все было как в детстве, хочу
удивляться и радоваться ерунде, хочу мечтать о прекрасном и далеком, хочу
верить, что все люди добрые. Я много чего хочу.
Когда случается приземлиться на параплане на городской пляж, то
взрослые лежат под солнцем в прежних позах. Зато детишки сбегаются ото
всюду.
Равнодушие - болезнь сродни запору. Но не изобретено еще лекарства для
души аналогично слабительному.
Я помню Юру Павлова и наши пьянки в ресторане аэропорта
Южно-Сахалинска. Мы сидели в затрапезном заведении и пили водку, глядя на
белоснежные лайнеры, уносящие счастливчиков далеко на материк. Было немного
грустно, но зато мы правильно воспринимали аэропорт как начало разных дорог,
которые заставляют тебя мечтать о чем- то хорошем и далеком. Правда, после
одного такого возлияния нас поместили в местный вытрезвитель, но это не беда
- главное, мы имели тогда правильный настрой по отношению к разлуке и
дальним странам.
Подали поезд. Нагрузившись тяжестями, мы пошли в атаку на вагон.
Проводник, с заторможенной психикой, не успел среагировать и возразить. Я
опасался, что пакет с трубами не развернется в тамбуре, но напрасно.
Опасался долго, а трубы развернулись быстро.
Загрузились удачно, и даже осталось время помолчать перед отходом. Не
помню, когда меня провожали в последний раз. На Сахалине этого не было, хотя
очень хотелось. Мне вспоминались фильмы про моряков. Пароход отваливает. Он
стоит на палубе грустный и мужественный, а она на причале - грустная и
нежная. Расстояние между ними увеличивается за счет работы двигательной
установки - грусть возрастает. На него и на нее наваливаются волной
воспоминания, которые они сберегут в сердцах на время разлуки.
Ничего подобного со мной на Сахалине не происходило. Были грязные,
вонючие причалы, никто на них не стоял, не провожал и не встречал. Разлука
была работой, и неправильность расставания с землей превращалась у нас
внутри в печаль, которую мы пытались уморить водкой.
Забыл я, что должен переживать провожаемый. Мужики стояли на перроне и
уходить преждевременно не собирались. Печаль выражали мужские лица, и до
меня начинало доходить, куда еду.
Поезд тронулся, медленно набирая скорость, и вдруг на перроне я увидел
отца, а он меня. Отец собирался поехать меня проводить, но в машине не было
свободного места, и он 2,5 часа трясся в троллейбусе. Несмотря на то, что
поезд уже набрал скорость, он успел передать сверток с продуктами, который
собрала мать.
Елки-палки, мне 37 лет, я уезжал далеко и надолго кажется несчетное
количество раз, а родители все переживают, как будто сажусь в поезд впервые.
Милые мои, я ничего не могу с собой поделать. Видимо, мне надо постоянно
куда-то уезжать, просто необходимо, чтобы сердце немного щемило и было
чуть-чуть грустно. От этого в душе прибавляется радости, которой хочется