"Александр Силецкий. Ночь птичьего молока (Журнал "Даугава", 1987, N 8)" - читать интересную книгу автора

- Нет! - убежденно затараторил человечек. - Товар первостатейный, такой
еще поискать, а может - и вообще не сыщешь! Это тебе не финтифлюшка какая
- фьють! - и готова: поломалась. Нет! Вещь железная. Можно сказать, вечная
вещь!
- Ишь ты, - усомнился Семибратов. - Что ж там у тебя такое?
- И не говори! - Человечек залихватски подмигнул и выхватил сверток
из-под полы. - Пальчики, браток, оближешь. Ей-ей! Ну-ка! Гляди сюда!
Он рванул газету, комкая ее на лету, и встряхнул перед оторопевшим
Семибратовым обыкновенной, местами потертой скатертью.
Была она невелика в размерах и по краям изукрашена петухами.
- Скатерть... - уныло и разочарованно констатировал Семибратов.
- Да к тому же и не новая... Ты что, издеваешься надо мной? Мне для
жены подарок нужен! Понимаешь? Ценный! Хоть и не очень дорогой...
- Вот-вот! - довольно пискнул человечек, и плечи его затряслись еще
сильнее. - Об том и речь! Ты не смотри, что старая... Зато товар-то
какой!.. Железная вещь. Скатерть-самобранка! Чуешь?!
- Чего-чего? - возмутился Семибратов. - Самобранка? Ха! Да ты бы врать
хоть научился. Совести в тебе нет.
- Вот она, скатерть-то, - осклабился человечек, ничуть не смутясь. - Ей
что ни прикажи - вмиг исполнит.
- Да будет тебе, - вздохнул Семибратов. - Придумай что-нибудь
пооригинальней. Транзисторную мясорубку, например, или атомные щи... И что
это тебя к старине потянуло?
- Господи! - всплеснул руками человечек, начиная нервничать. - Ведь
говорю - работает, как новая! Вот хоть сейчас покажу!..
- Ну, валяй, - согласился Семибратов.
Человечек воровато огляделся, затем ухнул, молодцевато притопнул и
одним взмахом руки расстелил на асфальте скатерку, которая вмиг
расправилась, напружинилась вся и застыла, радуя и удивляя глаз своей
гладкой, без единой морщиночки, поверхностью.
Петушки на краях встрепенулись, вскинули головы, распушили хвосты и,
казалось, готовы были тотчас закукарекать, хлопнуть крыльями по бокам и,
сорвавшись с места, горделиво прогарцевать по всему пустому скатертному
пространству, как по площади, сплошь обсыпанной сахарной пудрой.
- Ну-ка, скатерть-самобранка, чудеса творящая, накорми-напои, враз
исполни волю мою! - дурным загробным голосом простонал человечек, совершая
пассы, как во время заплыва брассом, сложенными лодочкой пятернями. А
потом, обернувшись к Семибратову, снисходительно осведомился: -
Заправляться-то чем будете?
- Мне много не надо, - усмехнулся Василий. - Чайку, если можно, ну и
пончиков с пяток. Озяб я что-то.
- И отлично! - вскричал человечек, как будто именно вот это и
рассчитывал услышать. - За работу, родимая, ну-ка! Давай не скупись!
И разом что-то стукнуло, негромко звякнуло, будто лопнула струна на
расстроенной мандолине, повалил неведомо откуда дым, а когда над скатертью
разъяснилось, увидал Семибратов, к своему великому удивлению, и вправду -
чашку с душистым чаем и блюдечко с пятью пончиками, покрытыми волнующей
хрустящей корочкой.
- Батюшки! - только и смог прошептать Семибратов и на всякий случай,
как водится, протер глаза, но видение не исчезало. - Неужели и впрямь?