"Александр Силецкий. Потешный двор" - читать интересную книгу автора

- Пошли домой? - предложил Моня. - Все равно делать нечего.
Мы только пожали плечами.
- А может, попросим прощения у Левушкиной матери? - неуверенно сказала
Валька Дуло.
- Да уж, она только нас и дожидается, - усмехнулся, словно бы
оправдываясь перед нами, мой братец. - Нужны мы ей с нашими извинениями!
Все равно не поверит. А то, еще хуже, опять орать начнетs
- Левушка ведь такойs - рассудительно заметил Гошка. - Сейчас нам
жалко, пока его нет, а потомs
- Пошли домой? - повторил Моня. - Вы, как хотите, а я пойду. Чего
языками трепать?
И мы разошлись.
Конечно же досадно было, что так все получилось, совершенно дурацкая
история, в которой каждый был по-своему немножко виноват, но в принципе
никто себя по-настоящему виновным все-таки не ощущал, - это теперь всякие
угрызения совести лезут в душу, а тогда если какое-то раскаяние мы и
испытывали, то сводилось оно, в сущности, к одному: не надо было Левушку
сажать в лужу именно в тот день, в нас и уверенность сидела такая, что в
другой бы раз все кончилось нормально, уж по крайней мере безобидно.
Так мы все считалиs
А на следующий день мы снова, как обычно, собрались во дворе, болтая
ни о чем, о важных наших детских пустяках, и снова увидали Левушку.
Поначалу мы думали, что мать его, после вчерашней истории, уже не
выпустит балбеса своего, остерегаясь наших пакостных забав, но потом
поняли, что эти опасения напрасны: у нее было слишком много собственных
хлопот, чтобы еще целые дни возиться с непутевым сыном, хотя, конечно, она
и любила его, и заботилась о нем - а какая мать не любит плоть от плоти
своей, даже если вслух об этом никому не признается?! - но вот что
интересно: мы никогда не видели их вместе, мать словно бы стыдилась
появляться рядом с Левушкой, избегала его общества на людях, впрочем, особо
удивляться этому не приходилось, чего стоил один вид Левушки, когда
несчастный выходил гулять во двор: вечные, и зимой, и летом, чем-то
облитые, заляпанные шаровары (такие еще в фильмах тридцатых годов носили
бойкие парни и девчата), допотопные высокие разбитые ботинки со шнуровкой
на крючках (а мы завидовали втуне, нам бы тоже, не как у людей, вот так!),
немыслимой расцветки курточка на молнии, старинный образец, шансонка из
дешевой распродажи в сельсовете (Левушка давно уж вырос из нее) и в
довершение ко всему - фантастическая "кепка-идиотка" (так окрестили мы ее,
и было отчего), поразительное сооружение, умещавшееся лишь на макушке,
лишенное какой-либо определенной формы, но с огромным изломанным козырьком,
сооружение, похожее на летние колпаки-полупанамы, что продаются каждой
весной в отделах женских головных уборов; возможно, Левушкина мать и купила
ее поначалу для себя, но потом передала сыну, хотя бы уже потому, что эта
кепка-идиотка шла ему поразительно. В таком наряде Левушка появлялся
всегда, и нет ничего странного, что мать никогда не ходила с ним рядом, а
дома Левушке тоже делать было нечего, со своей тупостью и ужимками он
матери, наверное, уже поперек горла стоял; вот почему мы не особо
удивились, когда повстречали Левушку назавтра во дворе, а вообще-то, нет,
не мы, а он увидал нас первым, и, смешно сказать, на лице его возникло
нечто вроде радости, как будто он вышел пораньше и ждал нас специально, -