"Александр Силецкий. В тридевятом царстве..." - читать интересную книгу автора

Мысли путались в голове.
Стало быть, необходимо? Себя и все вокруг... Чтоб к истине прийти?
Кошмар!..
А вдруг поможет? Камень скинет с души? И потом: даже если ерунда -
никто ведь не узнает...
- Я готов! - крикнул он, и сам испугался собственного воодушевления. -
Ты убедил меня!
В чем убедил, в чем, почему?! Дурацкая потеха...
Ведь веры в истинность слов, голосом произнесенных, не было, еще манили
к себе и выцветшее кресло, и часы с апостолами - не в них ли, в этих
деревянных существах, сосредоточена вся вечность небессмысленного бытия?
Но нечто иное зародилось уже средь растерзанных чувств Цветохвостова,
вклинилось в сердце, распирало грудь - и сомнения, прежние, угрюмые, и
внезапная надежда - все смешалось в его голове и покатилось, нарастая, будто
снежный ком, увлекая за собой побочные мыслишки и страстишки, и, наконец,
прорвало эту внешнюю, искусственную оболочку, и тогда Серафим заорал
страшным голосом:
- Все! Надоело! Хватит!
Он схватил со стола лампу с зеленым абажуром, замер, потом зажмурился и
грохнул лампу об пол.
Звук вышел хрустящий, сухой, не слишком громкий и поэтому особенно
противный.
Это разозлило Серафима.
Он кинулся к часам и, не раздумывая, повалил их - лишь пружины,
распрямляясь, зазвенели, да кукушка глупо, как нерасторопная домохозяйка,
выглянула из резного своего оконца, да двенадцать молодящихся апостолов один
за другим выкатились, словно на нелепую святую демонстрацию, и тотчас дружно
попадали навзничь.
- Давай, давай! - покрикивал голос с упоением. - Так их, так! Себя
освобождаешь!
А Цветохвостов уже вцепился в кресло и принялся пинать его,
расшатывать, зубами раздирая обивку и топча витые подлокотники.
Потом настал черед стола. Ну! - подбодрил голос. - Что ж ты?
Но Серафим стоял, полный нерешимости и жалости, внезапно обуявших его,
и молчал. Как? И это тоже? А что останется тогда?
- Где уверенность, где гарантия, что тридевятое царство явится сюда? -
хрипло спросил Серафим.
И голос ответил:
- Убей все, что вызывает томление изъязвленной души. Отринь от себя!
Тридевятое царство не в том, что ты сгинешь в нем навеки, задохнувшись в
своем, недостижимом и абсурдном идеале, а в том, что ты, закончив трудный
день, сможешь возрадоваться наконец преодоленным тяготам и мукам и с
нетерпением ждать новых, чтоб ощутить себя необходимым всем - и тем, кто
потешался над тобой, и тем, кто тебе близок в доле собственных страданий.
- Наверное, ты прав, - устало сказал Серафим.
И тотчас словно бы моторчик заработал в нем - он снова ощутил прилив
чудесных сил и даже, что там говорить, какого-то хмельного, безрассуднейшего
вдохновенья.
Он рванулся в переднюю, схватил в углу топор, оставшийся от давних,
канувших в Лету туристских похождений, и принялся крушить им свой последний