"Александр Силецкий. С чего все это началось..." - читать интересную книгу автора

неровными бороздами. "Подгнил, наверное", - решил Васильков и хотел уж было
выбросить его, но ученый поспешно замахал рукой:
- Нет, нет, погодите!
Он бережно, как новехонькую сторублевку, взял в ладони клубень и долго
разглядывал его.
- Похоже на мозг, - бормотал он, впиваясь взглядом в каждую извилину на
его поверхности. - Вы только посмотрите, это же точная копия мозга! Правое,
левое полушарие, лобная часть... Прямо наваждение!..
Всю ночь после этого события ученый глаз не сомкнул, расхаживал по
комнате, разговаривал сам с собой, что-то писал, засветив керосиновую лампу,
а рано утром, едва солнце взошло, помчался на станцию, купил билет и в тот
же день укатил в Москву. А уже неделю спустя Мартын Еврапонтьевич вдруг
получил телеграмму - просили оставить все дела и немедленно выезжать.
Телеграмму привезли из центра на мотоцикле, так что дело, по всему,
складывалось нешуточное. Да и на бумажке сверху синим карандашом было
выведено: "Срочная".
Сначала Васильков, само собой, разволновался: как же это так, ехать
неизвестно зачем, за тридевять земель, к незнакомым людям, вдруг, сразу? ?
но, перечитав в телеграмме последнее слово "встретим", быстро успокоился и
уже на следующий день отбыл в столицу. Его и вправду встретили: к вагону на
перрон явились трое солидных мужчин, и среди них - тот самый ученый,
недавний дачник. Они по очереди пожали Василькову руку, заботливо справились
о здоровье, затем подманили носильщика с тележкой и загрузили его
васильковским чемоданом, велев тотчас катить на привокзальную площадь и
занимать такси.
Мартын Еврапонтьевич никогда не бывал в Москве, разве что видел ее на
картинках. Сидя в машине, он все время ерзал, поминутно прилипая к окну, и
спрашивал, спрашивал...
Шофер насмешливо смотрел на него - ох, и глухомань же ты, браток! - и
снисходительно отвечал: "Не знаю. У меня теперь другие интересы".
С учеными заговаривать Васильков опасался. Его поместили в гостиницу ?
в огромный дом на широком проспекте. Первый день Мартына Еврапонтьевича
никто не донимал и не тревожил. Но громадный город своим оголтелым ритмом,
грохотом, сиянием реклам, своими стеклокаменными мертвыми фасадами наполнял
душу Василькова таким благоговейным страхом, что Мартын Еврапонтьевич так и
не решился выйти на улицу и весь день просидел у окна, грустно глядя на
нескончаемые потоки занятых людей и блестящих автомобилей.
Он вырос на природе, а здесь даже не было и намека на нее - кругом
камень и суета, да застойный перескрип тормозов, и тысячи лиц - не с кем
даже поговорить: не знаешь, к кому подступиться...
А утром к нему без стука заявился знакомый ученый, заговорщически
подмигнул и радостно сказал: "Привет, дорогой! Машина подана!". И
началось...
Потянулись тяжелые дни. Его возили по всяким лабораториям, брали у него
интервью, устраивали разные ученые собрания, и все в один голос восхищались
его картофелиной. "Не мной, а ею", - с непонятным оттенком досады думал
Васильков.
Вещи выходили совершенно необыкновенные. Оказалось, у клубня и впрямь
было такое же строение, что и у человеческого мозга, разве что размерами
находка была несколько поменьше, клубень выдавал такие же биотоки и в