"Роберт Сильверберг, Харлан Эллисон. Песенка, которую пел зомби " - читать интересную книгу автора

заменяющие кровь.
- Ты знаешь, что будет, если в лягушачью лапку, после того, как
ее отрезали, ткнуть проволочкой с током? О'кэй. Ну, лапка дергается, и
это называется гальваническим эффектом. Теперь, если заставить
дергаться целого человека, когда через нею пропускают ток... не в
прямом смысле дергаться. То есть, он ходит, играет на инструменте...
- А он думает?
- Наверно. Не знаю точно. Вообще-то мозг не поврежден. Ему не
позволяют разлагаться. Все, что с ним сделали, это заставили каждый
орган выполнять свои механические функции. Сердце - это насос, гортань
- звонок... К нервным узлам подключены контакты, и им управляют.
Получается что-то вроде судорог, искусственная вспышка жизни... Ясно,
что это длится от силы пять-шесть часов, а потом накапливаются разные
вредные разрывающие цепи... Для концерта достаточно и этого...
- Так значит, они просто-напросто берут человеческий мозг и
держат его живым, используя тело как устройство для поддержания жизни,
- радостно говорит жена. - Правильно? Вместо того, чтобы засовывать
его в какую-нибудь коробку, его держат в его же черепе, а все
приспособления устанавливают в теле...
- Правильно. Более или менее верно. Более или менее.
Он не обращал внимания на этот шепот. Он слышал его сотни раз. В
Нью-Йорке и Бейруте, в Ханое и Кнососе, в Ксеньятте и Париже. Как они
были увлечены! Интересно, приходили они ради музыки или только для
того, чтобы посмотреть, как двигается мертвец?
Он опустился на стул перед пультом и положил руки перед
металлическими волокнами. Глубокий вздох: старая привычка совершенно
не нужная, но неискоренимая. Пальцы уже задвигались. Прессоры искали
клавиши. Под короткой стрижкой звонко, словно реле, защелкали синапсы.
Итак, начнем. Девятая соната Тимиджиана. Дадим ей взлететь. Бек закрыл
глаза, и руки его начали свою нелегкую работу. С кольца выходных
окончаний над головой полетели нужные ревущие звуки. Теперь так.
Пошло. Бек легко и свободно прыгал по гармоникам, заставлял дрожать
воспринимающие трубки, лепил текстуру звука. Он не играл Девятую два
года. Вена. Много это или мало - два года? Он еще слышал отголоски и
очень точно воспроизводил их. Это исполнение отличалось от предыдущего
не больше, чем различаются две магнитофонные записи. В голове вдруг
возникла картина: сверкающий звуковой куб, располагающийся за пультом
на его месте. Зачем им нужен я, если можно сунуть в щель монету и
получить то же самое исполнение за меньшую цену? А я бы отдохнул.
Теперь так. На субзвуках. Удивительный инструмент! Что, если бы его
знал Бах? Бетховен? Целый мир, слетающий с кончиков пальцев. Полный
звуковой спектр и цветовой тоже, и даже больше: возможность поражать
публику на дюжину ладов одновременно. Но музыка, конечно, главное.
Холодная, неменяющаяся музыка. Мелодия, летящая так же, как всегда,
так же, как он играл ее в девятнадцатом, на премьере. Последняя работа
Тимиджиана. Воссоздание децибел за децибелом моего собственного
исполнения. Посмотрите-ка на них. Благоговеющие. Влюбленные. Бек
почувствовал дрожь в локтевом суставе; слишком напрягся, предупреждали
его нервы. Он ввел необходимую компенсацию. Прислушался к громовым
раскатам с четвертого балкона. Что такое музыка вообще? Действительно