"Влад Силин. Элементаль Силы. (Редакция 3.)" - читать интересную книгу автора

- Сейчас, сейчас!.. Hадо же... Паломник, а буйный как берсерк. Hу, заходи
уж, горюшко, раз такое дело...

Дверь распахнулась, впуская внутрь огромного детину в насквозь вымокшей
рясе, и тут же сама захлопнулась за его спиной. Если и были за спиной у
ночного гостя другие собратья по несчастью, верно пришлось бы им ночевать
на улице.

- Вечер добрый, святой отец! Ух и сволочная же погодка, прости Блезбе.

Гед демонстративно повернулся к вошедшему спиной и сонной шаркающей
походкой побрел к очагу. Саламандра на свечке встрепенулась в ожидании
работы.

- Что там снаружи? Все дождь?

Затрещали дрова в камине, и само собой взвилось пламя.

- Дождь, дождь! - подхалимски поддакнул гость. - Льет, зараза!

- Все в руце господней, - лицемеpно кивнул разбойник, - Всякая непогода,
даже самая гнусная, - он назидательно поднял вверх указательный палец, -
дана нам в осознание собственной незначительности перед лицом создателя. А
посему... хм... посему воспринимай ее с благодарностью в сердце и молитвой
в душе-ауу!..

Последние слова фразы утонули в могучем апостольском зевке. Гед хмуро
оглядел насквозь вымокшего гостя и уже совсем другим голосом добавил:

- Hу что, хм... брат-паломник. Ужинать будешь?

При слове "ужин" брат-паломник было оживился, но тут же сник. Hа огромном
тролльем пне не было ничего кроме миски с одиноким плесневелым бобом на
дне и погрызенной мышами овсяной лепешки. С робкой надеждой голодающий
богомолец заглянул в обмотанный тряпками кувшинчик, так уютно примостившийся
на полу среди связок ташотника, но там была чистейшая родниковая вода.

Лицо Геда приобрело выражение постное и ханжеское:

- Перед едой помолишься вон на том коврике. Ботинки сразу снимай! Плащ
здесь повесишь, штаны тут. Шляпу давай сюда.

И апостол беспардонно вытолкал гостя к убогому пиршественному столу,
подальше от опасного угла с мечами и арбалетами.

- Садись-садись, нечего на меня выпрем глядеть. Еда есть, питье тоже, чего
еще надо?

Сраженный благочестивым напором отшельника, детина обескураженно опустился
на апостольскую лежанку. В животе его уныло забурчало.