"Мигель Отеро Сильва. Пятеро, которые молчали" - читать интересную книгу автора

судорожным поклевыванием, и если я медлю дольше, чем надо, на его лице
появляется лукавая улыбка: он уже знает, что я потерял букву "q").

- Когда полиция арестовала нескольких членов нашей группы, я понял, что
со дня на день придут и за мной. Я решил перебраться к знакомому адвокату:
он ходил у нас в сочувствующих. Дом его был вне подозрений. У нас с
обитателями дома был уговор: чуть только они заподозрят слежку или увидят
поблизости полицейских, так сразу же зажигают на фасаде дома два
электрических фонаря. Фонари были сильные, как маяки, и свет их виднелся
сквозь сад издалека - так что вовремя мы могли свернуть, не входя в опасную
зону. В то утро фонари не светились. Мы с товарищем спокойно подъехали на
машине к ограде сада, поднялись по ступенькам к входной двери, товарищ мой
отпер ее своим ключом... В холле нас дожидались пятнадцать агентов
Сегурналя, вооруженных до зубов. А хозяева дома, адвокат и его жена,
застигнутые врасплох ночным налетом, сидели в спальне под дулом пистолета.

(Мне стало легче, как только я окончил годовые коммерческие курсы.
Теперь я - настоящий конторский служащий, бухгалтер с дипломом.
Английский мой словарь заметно пополнился. Правда, дурная привычка
печатать одним пальцем осталась, но я делаю это до того проворно, что
со стороны меня можно принять за опытную машинистку. В остальном
житье-бытье мое идет по-прежнему. Принимаю счета фирмы "Diamand Т.",
оформляю на ее имя новые заказы. Никаких особых происшествий, все
тихо-гладко. И вдруг в один прекрасный день вся моя жизнь
перевернулась. Долго не было событий, так вот теперь нагрянули все
разом, будто по сговору Как-то взбрело мне в голову пойти на митинг,
он происходил на арене для боя быков. На улице увидел плакаты,
зазывные надписи - все на митинг! - ну, и пошел. Прихожу. Народу -
тьма-тьмущая: и на арене, и в ложах, и все ряды забиты. Поднимаюсь на
самый верх к парапету. Сел, огляделся. Над головой звезды, за спиной,
внизу, улица шумит. Рядом - чуть не локтем касаюсь - молоденькая
сеньорита в голубом платье. Черные ее глаза то сочатся медом, то
вспыхивают двумя огоньками. Потрясающие глаза! Девушку опекает мамаша,
но это не мешает ей откликнуться на мои расспросы. Сперва я хожу
вокруг да около, а потом решаюсь узнать ее имя и адрес. Она охотно
называет то и другое и, плутовка, делает вид, что не замечает, как
накаляется ее мамаша: тоже, болтать с первым встречным! Тем временем
на арене выступают друг за другом ораторы. Но вот, уже за полночь, на
трибуну поднимается известный поэт. Вмиг десять тысяч глаз повернулись
к нему, все смолкло вокруг. Поэт говорит не громко, но с таким
чувством, такие волнующие слова, что на глазах моей соседки блестят
слезы, и, что самое неожиданное, на моих - тоже, и я то и дело
поворачиваюсь к парапету, вроде бы любопытствую - что там, на улице.
Потом оратор вставляет в речь какую-то забавную историю, и мы оба
смеемся. В заключение он снова говорит о страданиях наших безземельных
крестьян, о детях, лишенных школ, о притеснениях рабочих. Его речь до
того меня растрогала, что я готов записаться в его партию. Как только
кончается митинг, я подхожу к негру с белой нарукавной повязкой - он
стоял у выхода, наблюдал за порядком - и спрашиваю, как стать членом
партии. Он подсказал мне адрес, куда обратиться, и я записываю этот