"Мигель Отеро Сильва. Пятеро, которые молчали" - читать интересную книгу автора

скованными руками, беззащитные, - продолжал свой рассказ Бухгалтер. - Ни
сдвинуться с места хотя на дюйм, ни переступить с ноги на ногу нам не
давали. Агенты следили за каждым, и чуть кто шелохнется - того наотмашь били
плоской стороной клинка по спине. Шло время. Тело наливалось болью, поясницу
точно кто рвал когтями, позвонки отяжелели, как свинцовые кольца, ноги
дрожали, будто после долгой болезни. Без капли воды, без крошки хлеба мы
стояли весь день и всю ночь, потом еще день и еще ночь. Стояли и молчали.
Метис уходил отдыхать, возвращался, опять садился верхом на стул и
выкрикивал: "Чтобы есть... пить... и спать, надо говорить... сукины... дети!
Кто... не будет... говорить, тому... крышка!" Брань агентов и удары клинков
о спины уже не прекращались: кто-нибудь да не выдерживал стойку "смирно",
шатался от усталости, жажды и ломоты в пояснице.

(Мою черноглазую зовут Мерседита Рамирес. Влюблены мы друг в друга
по уши и, как говорят, до гробовой доски. Вот и сейчас Мерседита сидит
рядом со мной на скамье в парке. Я целую ее в глаза, в губы, не слушая
ее испуганного голоса: "Осторожней! Кругом люди!.." Какое мне дело до
людей, до всего света! Мы прощаемся в коридоре ее дома. Я обнимаю
девушку, и в глазах ее вспыхивают огоньки, у меня даже сердце
замирает. Решено: я женюсь. Но прежде надо потребовать от
представителя фирмы "Diamand Т." прибавки к жалованью. Он, конечно,
согласится. В случае чего ливанца и припугнуть удастся. Его слабое
место мне хорошо известно: он впадает в панику при одной мысли, что
может потерять такого опытного, как я, бухгалтера, и к тому же
трезвенника. Как-то суббот ним вечером мы венчаемся в приходской
церкви Сан-Хосе. Видные деятели нашей партии не отказали нам в чести,
пришли на свадьбу, пришел даже знаменитый поэт. Держа бокал с
шампанским, он прочитал стихи в честь новобрачных... Растет наша
партия. .. Крепнет любовь Мерседиты Рамирес. Не зря мне предсказывали
столько блаженства две капли меда в ее глазах. Я счастлив, я
благословляю день, когда мне пришло в голову покинуть родное селение,
залезть в кузов грузовика и отправиться на поиски суд ьбы в Каракас.
Мерседита Рамирес, вся в белом, шепчет: "О чем думаешь?" Я отвечаю без
запинки: "О моей женушке!")

- Уже семьдесят два часа подряд продолжалось это страшное, жестокое
представление. И без того было тошно, а тут еще прибавилось зловоние: даже
по нужде нам не разрешали сойти с места. И вдруг я подметил, что четверо или
пятеро арестованных начали сдавать. Губы у них дрожали, по щекам скатывались
слезы. От меня глаза отводят, а на палачей смотрят моляще, недостойно. Надо
было немедля что-то предпринимать, чтобы эти парни не заговорили. Партия и
так понесла тяжелый урон, а теперь нависла угроза катастрофы. Руководитель
группы специального назначения - это, значит, я - был среди них главным.
Кому же, как не мне, и подумать обо всем? И я решился на крайнюю меру -
другого пути не было. На исходе третьей ночи, улучив секунду, когда агент
отошел от меня на несколько шагов, я шепнул рядом стоявшему, что всю вину
беру на себя. Мои слова полетели по цепочке. Только бы никому не вздумалось
опровергать мое заявление: кроме меня, никто не знает о подготовке покушения
на диктатора. Никто - и все пятьдесят девять человек избавятся от пытки.
"Хватит и того, что умрет один", - сказал я себе.