"Мигель Сильва. Лопе Де Агирре, князь свободы " - читать интересную книгу автора

дальше, тем больше прислушивается он к моим словам, я объясняю ему чудеса,
которых он не понимает, к примеру рождение Нового Света без малого сорок лет
назад, как сам ты мне это объяснял, дядя Хулиан.
- Не пей больше, Антон Льамосо, ты пьян, как семь бочек, - говорю я
ему.
Он злится на упрек, он не считает себя пьяным, он швыряет деньги -
расплачивается и кричит:
- А теперь пошли бросать в реку шлюх, приглашаю тебя, Лопе де Агирре! -
И хохочет.
- Пошли! - отвечаю я, к его удивлению, и твердым шагом выхожу из
таверны, а он за мной следом.
Из всех тварей земных больше всего я ненавижу и презираю проституток и
французов. Французов - за то, что грешат скаредностью, мелочностью и
ростовщичеством. Они приезжают в Оньяте делать деньги, им неважно, каким
способом, сперва монеты оседают в их матрацах, а потом во Франции. Что же
касается проституток, дядя Хулиан, то слов не хватает выразить, чем они мне
противны, но, господи помилуй, как же я их ненавижу. Один-единственный
здравый указ издал наш главный алькальд, он гласит: "Десять дней тюрьмы
тому, кто даст приют в своем доме приблуднице".
Публичный дом, стоящий на краю самой захудалой улицы города, издали
заметен по жалобному фонарю. На двери - кабанья голова с ощеренными клыками.
Антон Льамосо бессовестно пьян, от вина он становится совсем скотиной, и
лучше, если бы он вообще помалкивал.
- У моего брата Эстебана есть лодка, ночь такая красивая, звездная,
река - как стеклянная, приглашаем вас покататься на лодке, - говорю я.
Обе женщины - бискайки, из Бермео, должно быть рыбачки, которых бросили
мужья, а не настоящие проститутки. Та, что в теле и с задом першеронской
кобылицы, достается Антону Льамосо. Маленькая, с мордочкой как у сардинки,
которая не говорит, а чирикает точно воробей и от которой пахнет вареными
мидиями, идет рядом со мной и не выказывает никакого восторга по этому
поводу.
У берега Олабарьеты стоит на привязи лодка. При чем тут мой брат
Эстебан! Понятия не имею, чья она, эта лодка! Антон Льамосо спускается в нее
первым и милосердно протягивает руки двум магдалинам, я спускаюсь последним,
сажусь на весла и зигзагами вывожу лодку на быстрину.
Наши неосторожные гостьи не успевают рассмотреть стеклянную реку,
насладиться сиянием звезд. Антон Льамосо обеими руками сталкивает
першеронку, необъятные ягодицы шлепаются о воду, поднимая брызги и
завихрения. Стоя в скользящей лодке, он берет маленькую на руки, точно
грудное дитя, и тихонько выпускает в воду. Проститутки умеют плавать, они из
Бермео, так что утонуть не утонут. Великанше удалось ухватиться за левый
борт, я бью ее веслами по пальцам, еще раз и еще, и она снова погружается в
воду, как огромный кит! А другая, моя сардинка, сидит на глинистом берегу,
хнычет как дурочка, пересыпая стоны злобными проклятьями.
Мы оставляем их мокрых, охрипших, несчастных. Мы возвращаемся в город,
и Антон Льамосо останавливается у первого же фонтана помочиться на каменную
львиную гриву.
- Знатно повеселились, Лопе де Агирре! - говорит он и хохочет.

На похоронах отца только и было разговору что об Индиях, о Новом Свете