"Дэниел Сильва. Исповедник ("Габриель Аллон" #3)" - читать интересную книгу автора

глаза, взгляд которых некогда вселял страх как в друзей, так и в
союзников, - повлажнели и затуманились. Когда старик поднес к губам турецкую
сигарету, Габриель заметил, что рука у него дрожит.
Именно руки превратили Шамрона в легендарную личность. Вскоре после
того как он поступил на службу в Контору в пятидесятых, начальство обратило
внимание на то, что для человека вполне заурядного телосложения он обладает
невероятно сильным рукопожатием. Его обучили искусству молниеносного захвата
на улице и бесшумного убийства и отправили на оперативную работу. Шамрон
предпочитал гарроту и пользовался ею с ужасающей эффективностью как на
мощеных улицах Европы, так и в грязных закоулках Каира и Дамаска. Он убивал
арабских шпионов и генералов. Убивал нацистских ученых, помогавших Насеру
строить ракеты.
А однажды, теплым апрельским вечером 1960 года, в небольшом
аргентинском городке к северу от Буэнос-Айреса, Ари Шамрон выпрыгнул из
машины и схватил за горло Адольфа Эйхмана, дожидавшегося автобуса, чтобы
поехать домой.
Только Габриель знал, что в тот раз операция едва не сорвалась: Адольфу
Эйхману почти удалось бежать, потому что Шамрон споткнулся, наступив на
развязавшийся шнурок. В последующие годы он еще не раз балансировал на
опасной грани, разделяющей победу и поражение, и именно поэтому, попав в
высокие кабинеты на бульваре Царя Саула, так и не взошел на самый верх.
Премьер-министры никогда не знали, чего ожидать, когда Шамрон появлялся у
них на пороге: сообщения об очередном потрясающем успехе или признания в еще
одном унизительном провале. Готовность рисковать была его силой в
оперативной работе и слабостью в политической игре. Габриель давно перестал
считать, сколько раз старика отправляли в ссылку, а потом снова - под
фанфары - призывали на службу.
В конце концов Шамрон ушел из высоких кабинетов, хотя его отставка так
и не стала постоянной. Он принял сомнительный титул специального
административного советника, позволявший напоминать о себе тем, кто хотел бы
его забыть, и, сохранив немалое, хотя и не бросающееся в глаза влияние,
много времени проводил на вилле с видом на Галилейское море. Генералы и
тайные агенты регулярно наведывались туда, дабы засвидетельствовать свое
почтение, и ни одно важное решение, касавшееся безопасности государства, не
принималось в обход этого старика.
Состояние его здоровья было тщательно охраняемой тайной. До Габриеля
докатывались слухи о раке простаты, о сердечном приступе, о хронических
проблемах с почками. Все понимали, что долго старику не протянуть. Шамрон не
боялся умереть, но опасался, что на его место придет самодовольная
посредственность. Вот и сейчас, когда они медленно брели по старому гетто,
рядом с ними шла смерть. Смерть Бенджамина. Смерть Шамрона. Близость ее не
давала старику покоя. Он вел себя как человек, который торопится подвести
итоги и свести счеты. Как солдат, готовящийся к последнему бою.

- Ты летал на похороны?
Шамрон покачал головой.
- Бенджамин опасался, что если станет известно о его работе на нас, это
бросит тень на его академические достижения. Мое присутствие на похоронах
только породило бы ненужные вопросы как в Израиле, так и за границей,
поэтому я воздержался от поездки. Впрочем, должен признаться, большого