"Десятый круг ада" - читать интересную книгу автора (Виноградов Юрий Александрович)

15

Брикетировка тола, как ни странно, принесла подполковнику Рюделю известность. Высоко оценили его находчивость в строительном управлении, давая понять, что не за горами тот день, когда Рюдель получит долгожданное звание полковника. Только он один знал, кому обязан своим успехом. Судьба подарила ему удивительно работоспособного и талантливого организатора Циммермана, который выполнит любое задание. Подполковник намеревался расширить производство брикетов, но Циммерман не советовал этого делать. Специалистов по брикетировке среди славянских рабочих у него больше нет, а привлечение к делу несведущих людей опасно: один неосторожный удар, и склад может взлететь в воздух.

Он был рад, что Рюдель согласился с его доводами, а чтобы подполковник остался доволен, решил как можно больше выдавать брикетов. Это он сегодня же потребует от рабочих. Пусть постараются.

Обычно Циммерман только утром навещал мастерскую. Днем он оставлял рабочих в покое, не мешая им выполнять задание Пальчевского. Но сейчас он решил проверить, чем заняты рабочие. Ведь командир строительной бригады или кто-либо из его помощников могут вот так неожиданно нагрянуть в мастерскую. Дверь в мастерскую была не заперта изнутри, как того требовал Пальчевский. Должно быть, кто-то вышел из помещения, и крючок не успели набросить на петлю.

В нос ударил знакомый сладковато-приторный запах взрывчатки. Трое рабочих увлеченно отделывали на столе толовые брикеты по форме кирпичей. «А если бы вместо меня был Рюдель?» Циммерману стало жарко: посторонний человек мог застать рабочих за этим занятием. Циммерман кашлянул. Рабочие обернулись на звук.

На их лицах был неподдельный испуг и растерянность. Самый сообразительный из них, с густыми сросшимися бровями, накинул на брикеты кусок рогожи, да так небрежно, что виднелся край кирпича. Его сосед, угловатый парень, неумело поправил рогожу.

Оставалось сделать вид, что не заметил лежащие под рогожей толовые кирпичи. Хотя вряд ли рабочие поверят этому.

— Воздух у вас… Задохнуться можно. Проветривайте мастерскую! — нарочито грубо произнес обер-лейтенант.

Рабочие как завороженные не сводили с него глаз.

— Чего пялите на меня глаза, бездельники?! Надо работать, работать, работать! И учтите, с сегодняшнего дня норма увеличивается в полтора раза. За невыполнение — карцер!

Циммерман резко повернулся и направился к выходу. Рабочие переглянулись: каждый взглядом спрашивал друг друга о том, заметил начальник отряда кирпичи или нет? Только слепой не мог разглядеть, что они делают на столе. Начальник хитер. Им он ничего не сказал. Где ему справиться с троими? А как выйдет из мастерской, тут же позовет эсэсовцев. Тогда конец. Значит, не выпускать фашистского прихвостня из помещения…

При молчаливом согласии товарищей угловатый схватил попавший под руку небольшой топорик и на цыпочках побежал за уходящим Циммерманом. Удар обухом с размаху по голове, и одним фашистом меньше. Труп можно спрятать в лесу, и потом ищи его. Но дверь открылась раньше, чем тот подошел к ней. На пороге появился запыхавшийся Пальчевский. Он видел, как Циммерман направился к брикетировочной мастерской в необычное для него время, и поспешил за ним. И успел он вовремя…

— По местам, негодяи! — рявкнул Пальчевский и с силой оттолкнул парня. Тот упал, топорик полетел в сторону.

— Что такое? — вынужден был обернуться на шум Циммерман. Он чувствовал за своей спиной крадущиеся шаги рабочего, понимал, что тот замышляет, и хотел уже было подсечкой свалить его с ног, если б не вмешался Пальчевский. Сейчас Циммерман сделал вид, что не понимает происходящего.

— У меня с этими лодырями свои счеты, господин начальник, — успокоил Пальчевский. — Разрешите, я с ними поговорю как следует?..

— Поговорите. И построже, — согласился Циммерман и, не оглядываясь, вышел на улицу.

Пальчевский, вне себя от ярости, накинулся на обескураженных рабочих, ругая их самыми последними словами.

— Вы же могли все сорвать?

— Так он же видел наши кирпичи! Продаст…

— Если б он их увидел, то нас бы с вами уже схватили эсэсовцы, понял? — сказал Пальчевский. — Предупреждаю: с этого человека ни один волос не должен упасть. Если кто дотронется до него — смерть! Как за невыполнение боевого приказа! Если мы его убьем, то всех нас поставят к стенке.

Парень глубоко выдохнул, почесал затылок, устало проговорил:

— Дела!.. Чуть было беды не натворили…

Вечером в конторе, получая задание на следующий день, Пальчевский молча выслушал справедливые упреки Циммермана. Генрих прав: он, Пальчевский, тут недосмотрел.

— Надо терпеливо ждать, — потребовал Циммерман. — Ждать долго. Может быть, полгода, год…

В отличие от барона Карла фон Тирфельдштейна, в понятии которого вся сознательная жизнь сводилась к деньгам, вину и женщинам, его незаконнорожденный сын оберштурмфюрер СС Герман Баремдикер пальму первенства отдавал карьере. Он лез из кожи вон, чтобы угодить своему начальнику оберштурмбанфюреру Грюндлеру, открыто заискивая перед ним. Как человека Баремдикер ненавидел Грюндлера и в то же время преклонялся перед ним как перед родственником великого арийца третьего рейха начальника РСХА обергруппенфюрера Кальтенбруннера. Баремдикер понимал, от Грюндлера во многом зависит его карьера. Попытался было как-то сблизиться с ним, но оберштурмбанфюрер дал понять, что между ними в занимаемом положении слишком большое расстояние.

Баремдикер был не из тех, кто мог терпеливо годами ждать милости от высокого начальства. Он воздействовал на него с помощью отца, имевшего большие связи в Берлине. Барон, жадный до денег, на этот раз не поскупился ради единственного сына, и друзья заверили его, что присвоение очередного звания — гауптштурмфюрера СС — для Германа можно считать решенным вопросом.

Деньги сейчас, правда еще незначительные, он клал в карман благодаря своей должности. Узников концлагеря № 1 кормил одной бурдой, отчего те едва передвигали ноги. Несколько лучше было питание в лагере № 2, обитателей которого по указанию Грюндлера к началу июля надлежало почему-то довести до нормальной средней упитанности. Экономил Баремдикер и на славянских рабочих, отпуская им негодные продукты. Доход от лагерей отец и сын до марки трогательно делили между собой. По-настоящему же разбогатеть Герман мечтал от женитьбы. Барон давно уже подыскивал ему невесту, приданого которой хватило бы на всю беззаботную жизнь.

Вином начальника концлагеря безотказно снабжал Циммерман. Генрих оказался добрым, отзывчивым и, что самое главное, верным человеком. Баремдикер несколько раз проверял его, как бы случайно сообщая при разговоре любопытные сведения о начальниках и строящемся объекте. Циммерман был словно немым; ни единым словом он не обмолвился услышанным с окружающими. Они давно уже на «ты», все знают, что они закадычные друзья. Герман одному Генриху мог открыть свою душу, за бутылкой вина посетовать на жизнь, поделиться мечтой о будущем. Как никто другой, мог часами выслушивать его терпеливый Циммерман. И если Баремдикер иногда перебирал лишнего, напивался до чертиков, то Генрих вел его домой и укладывал в постель. Именно такой друг и нужен был Баремдикеру,

К женщинам Баремдикер питал чисто спортивный интерес. Два дня назад, заезжая в лагерь № 3 за своим другом Циммерманом, он случайно встретил пышущую здоровьем, смазливую на лицо краснощекую девушку. Она несла из колодца на кухню два ведра воды. Галя, как звали незнакомку, с первого взгляда понравилась начальнику концлагеря. Говорить о ней с Циммерманом он пока не решался. Генрих, судя по всему, далек от женщин. Он, как истинный немец, весь в работе, горит желанием доказать свою рабскую преданность третьей империи. Для него будет гораздо приятнее порадоваться за успех друга.

Как только по телефону из Берлина барон сообщил долгожданную весть, Баремдикер поспешил к Циммерману.

— Генрих, у меня сегодня радость! — с шумом ворвался он в контору. — Поздравь меня…

— Ты уезжаешь от нас в Берлин? Получил большое назначение?! — на лице Циммермана появился неподдельный испуг: ему так не хотелось расставаться «с другом».

Довольный Баремдикер расхохотался:

— Ты не угадал, Генрих! Первый раз не угадал!..

Циммерман прищелкнул каблуками, вытянулся:

— Поздравляю со столь высоким и заслуженным званием, герр гауптштурмфюрер! Горжусь тобой, дорогой Герман! — отчеканил он. — Между прочим, с тебя причитается.

— Да, да! Сегодня угощаю я, — сделал широкий жест Баремдикер. — Сейчас же едем ко мне.

Циммерман пробыл на квартире у начальника концлагеря весь вечер. Обычно не словоохотливый, Генрих был в ударе. Он предлагал один тост за другим, уверяя Баремдикера, что тот к зиме обязательно получит очередное звание штурмбанфюрера и, глядишь, станет заместителем Грюндлера, а может быть, и займет его место. Наверняка Кальтенбруннер готовит своему родственнику более почетную должность в Берлине. Только Баремдикер сумеет по-настоящему заменить его, другой достойной кандидатуры Генрих не видел. Ну, а дальше — прямой путь в Берлин. Жаль, конечно, будет расставаться с таким прекрасным человеком…

— Я и тебя заберу с собой, — все больше и больше пьянея, пообещал Баремдикер. Ему было хорошо с безошибочно читавшим вслух его мысли Циммерманом. Для полного счастья сейчас разве что не хватало женщин, и он вспомнил о Гале.

— Генрих, а как ты находишь русскую женщину? — вдруг спросил он. — Ведь твоя жена была русской.

Циммерман недоуменно посмотрел на гауптштурмфюрера, удивляясь столь резкой перемене темы их разговора. Неужели начальнику концлагеря что-либо известно о его Катюше? Где она сейчас с детьми?

— Ну, хотя бы в сравнении с немками? — отвлек его от нахлынувших было воспоминаний настойчивый голос Баремдикера.

— Я не могу сравнивать. У меня не было жены немки. Но по-моему, все женщины одинаковы.

Баремдикер пренебрежительно усмехнулся, чувствуя свое подавляющее превосходство над доверчивым, неискушенным Циммерманом.

Огромная двухметровая стеклянная колба с округлым верхом изготовлялась по специальному заказу Института по изучению продления жизни человека. Весь процесс выдувки происходил в присутствии хозяина завода — маленького юркого старичка, придирчиво наблюдавшего за работой мастеров-стеклодувов. Обычно хозяин, страдавший приступами астмы, лишь на минуту заходил в жаркий цех, а сегодня весь день просидел у раскаленного стекла, что подчеркивало особую важность заказа. В последнее время завод вообще перешел на обслуживание института, изготовляя для него уникальное по своим формам лабораторное оборудование.

Приехавший на завод доктор Штайниц остался доволен колбой. Сделано все точно по его чертежам. Каким же примитивом выглядела по сравнению с этим гигантом колбочка из «зоопарка фрейлейн Эрны», в которой он проделывал опыты с рептилиями и грызунами!

Хозяин-старичок услужливо суетился перед высокопоставленным клиентом. Два месяца назад из главного управления имперской безопасности он получил распоряжение немедленно перевести завод на изготовление заказов для Института по изучению продления жизни человека. Этот небольшой стекольный завод находился всего лишь в пятнадцати километрах от Шварцвальда, вот почему доктор Штайниц и остановил на нем свой выбор.

В трех километрах от стекольного завода, на берегу маленького живописного озера, находился старинный особняк, некогда принадлежавший богатому еврею-торговцу, расстрелянному нацистами еще задолго до войны. Кальтенбруннер давно предлагал Штайницу забрать его себе в качестве подарка от РСХА и перевезти туда на лето семью. Шеф хотел, чтобы великий ученый, чей гений служит интересам укрепления могущества третьего рейха, по вечерам отдыхал в кругу своих домочадцев. Особенно мечтала переехать поближе к Вальтхофу неугомонная Эрна. Ей хотелось подружиться с Региной, с которой заочно она уже была знакома.

Но сближения Эрны с Региной больше всего и не хотел Штайниц. Оно будет мешать его встречам с дочкой учителя. Ведь после создания им для рейха самого сокрушительного в мире бесшумного оружия Регина станет фрау Штайниц. А взбалмошная Эрна может усложнить их взаимоотношения.

На всякий случай он решил все же заглянуть в особняк, благо дорога от стекольного завода до Шварцвальда проходила рядом. Черный «мерседес» остановился у самого озера, к противоположному берегу которого примыкала стена зеленых берез. Двухэтажный деревянный дом с мезонином был обращен к озеру. От воды его отделяли клумбы цветов, декоративный кустарник вдоль узких аллей да крытая беседка у обрывистого берега, сейчас совершенно запущенные. Если с недельку хорошо поработать, то и сад, и сам особняк смогут быстро принять пусть и не былой, но вполне нормальный жилой вид. Место здесь красивое.

Штайниц не стал заходить в помещение. Машина развернулась и вскоре выехала на дорогу. Руководитель бактериологического центра тут же забыл об особняке, мысленно он анализировал предстоящие интереснейшие опыты на людях в стеклянной колбе. Завтра ее доставят в лабораторию, начнут монтаж. Пройдет немного времени, и он на практике в идеальных условиях, о каких только мог мечтать, сможет наконец-то проверить воздействие выработанных им болезнетворных бактерий на человеческий организм. Подопытные для его исследований уже готовятся в лагере № 2 под непосредственным присмотром гауптштурмфюрера Баремдикера.

С этими опытами Штайниц связывал свое будущее. Именно они сделают его гением немецкой нации. Он создаст уникальное бактериологическое оружие, с помощью которого можно уничтожить и целые народы, и просто неугодных нацистскому режиму, в том числе и ему, доктору Штайницу, личностей. Последнее Штайниц считал особенно важным. Локальное бактериологическое оружие строго направленного действия поможет ему убрать с дороги всех, кто попытается встать на его пути к верхней ступени иерархической лестницы третьей империи. Достаточно будет просто пожать недругу руку на каком-либо из официальных приемов или открыть в кармане пробирку с «прирученными» болезнетворными бактериями, и через определенное время жертва почувствует легкое недомогание, а потом сляжет в постель и уже никогда с нее не поднимется. Никакие светила медицины не смогут определить истинную причину смерти, по крайней мере в ближайшие несколько лет. А этого вполне хватит для достижения поставленных целей. Конечно, прежде чем «стрелять» бактериями в своих противников, следует обезопасить самого себя, то есть создать соответствующие антибиотики. Кое-что уже в этом направлении проделано, и небезрезультатно. Предстоящие опыты в колбе дадут положительный ответ на все вопросы.

Правда, иногда Штайниц задумывался — а нужен ли он будет начальнику РСХА доктору Кальтенбруннеру после создания оружия века? Конечно, он, Штайниц, не собирался сидеть сложа руки и предпринимал необходимые меры личной безопасности. Кальтенбруннеру он никогда не скажет, что созданное бактериологическое оружие предел его изысканий, он заинтересует начальника РСХА, жаждущего обладать более мощным средством массового уничтожения. Не откроет ему Штайниц и тайну «прирученных» бактерий. Ну, и в критический момент напустит на обергруппенфюрера свору самых страшных микробов. Фюреру придется лишь публично оплакивать любимого земляка, отдавшего жизнь за процветание рейха.

От размышлений Штайница отвлекло белое пятно, мелькнувшее в зелени деревьев: машина подъезжала к Вальтхофу. «Регина? И одна! Должно быть, вышла на прогулку», — узнал он девушку и приказал шоферу:

— Курт, остановитесь.

Курт беспрекословно выполнил приказание, свернув на обочину. Штайниц вылез из машины, махнул шоферу— поезжайте. Девушка, заметив гостя, приветливо помахала ему букетом полевых цветов.

— Добрый день, фрейлейн! — поклонился Штайниц. Он вплотную подошел к девушке, намереваясь поцеловать ей руку, но из-за куста выскочила рослая овчарка и предупреждающе зарычала. — О, да вы не одна… С таким сторожем не опасно ходить по лесу.

— Мне и без Рекса не страшно, — пожала плечами Регина. — Я здесь каждый кустик знаю…

— Сегодня прекрасная погода, не правда ли?

— Удивительная! — восторженно произнесла Регина.

Штайниц сделал неосторожный шаг к девушке, и овчарка тотчас глухо зарычала.

— Свой, Рекс! — строго прикрикнула Регина на овчарку.

Штайниц покосился на собаку:

— Хороший, породистый пес…

— И умница каких редко встретишь!

«Лучше бы этот умница сидел сейчас дома возле старого профессора», — с неприязнью подумал руководитель бактериологического центра о злобной собаке. А вслух произнес банальную фразу:

— Красиво у вас в Вальтхофе!

— Вам нравится?

— Очень. Какой чудесный белый ковер выткала природа! — окинул Штайниц взглядом поляну, сплошь усеянную белыми ромашками.

Регина обошла кусты.

— А вот вам желтый ковер из лютиков! А там красный…

— Это ваше любимое место?

— Да. Но самое любимое — одна лесная полянка. Она устлана великолепным ковром из мха. — Регина подняла лучистые глаза на своего собеседника. — Хотите, я покажу вам мою полянку? Она недалеко отсюда.

— Хочу, — согласился Штайниц. — Но… — он скосил глаза на следящую за каждым его движением овчарку, улыбнулся: — Рекс, видимо, думает, что я намерен похитить его обворожительную хозяйку. Право же, я сегодня не намерен этого делать.

Регина сняла с шеи розовую косынку и привязала ее. к ошейнику собаки.

— Неси домой, Рекс, — ласково потрепала она по морде овчарку. Собака лизнула руку хозяйке, преданно посмотрела ей в лицо и уселась у ног, не желая оставлять ее одну с чужим человеком.

— Домой, Рекс! — приказала Регина, и овчарка послушалась. Она предупреждающе гавкнула на Штайница и быстро скрылась в зелени кустов.

Они пробирались к поляне сквозь лесную чащобу. Регина вела своего спутника напрямик известной ей одной еле приметной тропинкой. Наконец лес расступился, и глазам Штайница открылась маленькая полянка, покрытая ровным слоем мха. Удивительный подбор цветов мохового покрова — от изумрудно-серого с налетом синевы по краям до золотисто-пунцового в центре — делал полянку сказочно красивой. Она чем-то напоминала уютную теплую комнату с зелеными стенами-деревьями, устланную цветастым ковром.

Регина сняла туфли и, осторожно ступая по мягкому чистому мху, прошла на середину полянки.

— Только королевы, наверное, ходят по таким коврам! — произнесла она.

— Если фрейлейн пожелает — она сможет ходить по самым лучшим коврам, — серьезно сказал доктор Штайниц. Выдержав недоуменный взгляд хозяйки лесной полянки, он добавил: — Фрейлейн Регина при желании может быть и королевой. Да, да! Я не оговорился. Королевой любого государства. Англии, например…

Регина театрально воздела руки к играющим на вершинах деревьев солнечным лучам.

— Королева Англии Регина Первая! — торжественно проговорила-пропела она и, смеясь, закружилась по полянке. — Вы очень добрый, доктор Штайниц! — остановилась Регина, часто дыша чуть приоткрытым ртом.

— Для вас я просто Вольфган! Называйте меня отныне так, — попросил Штайниц. — Ведь мы с вами друзья. Большие друзья, Регина.

— Да. Конечно… — девушка по инерции чуть было не повторила «доктор Штайниц». — Но ведь Англию еще надо завоевать! А доблестные немецкие войска до сих пор не могут покорить русских.

— И никогда не покорят, — спокойно сказал Штайниц. На его губах играла гордая усмешка.

Глаза Регины расширились от удивления, брови согнулись дугой. Она не понимала этих слов.

— Как же… как же так? Мы, выходит, не выиграем войну…

— Выиграем, обязательно выиграем, дорогая Регина! — В голосе Штайница прозвучала железная твердость. — Только не армия фюрера выиграет ее…

— А кто же тогда?!

— Я.

Регина вначале не нашлась что ответить. Доктор Штайниц, очевидно, считает ее глупым ребенком, если позволяет себе смеяться над ней. Как можно одному человеку победить русских, англичан и американцев, когда целая армия, миллионы немецких солдат под руководством самого фюрера не в силах справиться с одной Россией? Ну конечно же доктор просто шутит.

— Вы волшебник или маг? — спросила она, принимая остроумную, по ее мнению, игру, начатую Штайницем.

— Я ученый. И то оружие… — Штайниц пугливо обернулся, опасаясь, не подслушивает ли их кто, — оружие, которое я вскоре создам, обеспечит Германии полную победу над всем миром.

Регина растерялась, не зная, как реагировать на слова Штайница. От отца она слышала, что доктор — большой ученый. Очень большой. Но над чем работает сейчас его бывший ученик, отец толком не знал. Какое же это должно быть сверхмощное оружие, если с его помощью можно завоевать весь мир! От одной только мысли становилось страшно. А если к тому же рядом с тобой еще и создатель такого оружия… Зачем она взяла его на свою полянку…

— Вы… вы гений, доктор Штайниц?! — вырвалось у нее.

— Мы же договорились по имени… как друзья, — схватил Штайниц руку девушки и притянул к себе. Регина с каким-то удивлением почувствовала, что грубые объятия доктора для нее приятны. Руководитель бактериологического центра нравился ей как умный, волевой, сильный человек. Он по крайней мере не походил на тех словоохотливых пустых офицеров, без конца певших ей одни дифирамбы.

Если бы профессора Шмидта спросили, доволен ли он своим новым положением, старый ученый ответил бы положительно. В самом деле, в химической лаборатории центра ему отвели просторные помещения, дали опытных талантливых помощников, способных решать любые научные проблемы. В его распоряжении находилась уникальная исследовательская аппаратура, о которой раньше приходилось лишь мечтать. Правда, химическая лаборатория еще не полностью вошла в строй, монтировались новые приборы, оборудовались специальные помещения, но работа в ней уже шла полным ходом. Профессора не интересовало, что происходит в соседней бактериологической лаборатории, он ни разу не заглянул туда, хотя доктор Штайниц и приглашал посмотреть на свое хозяйство. Старого ученого полностью занимали собственные изыскания. Ведь с таким богатейшим оборудованием и с такими мыслящими помощниками можно сделать не одно открытие. Руководитель бактериологического центра совершенно не вмешивался в исследовательские работы химической лаборатории, чему профессор был очень рад. Доктор Штайниц просил лишь побыстрее выработать сверхмощное отравляющее вещество, необходимое для эксперимента некоторых биологических процессов в бактериологической лаборатории. Зачем нужно было смешивать ОВ с микроорганизмами, Шмидт не знал, спрашивать же об этом бывшего ученика считал ниже своего достоинства.

В конце концов, проблематичные эксперименты доктора Штайница мало интересовали профессора. Каждый из них перед немецкой нацией и народами мира отвечал сам за себя. А сверхмощное отравляющее вещество было предметом мечтаний самого Шмидта. Такое ОВ требовалось ему для создания эффективнейшего ядохимиката против полевых грызунов и совершенно иного вида гербицидов, что навсегда обессмертило бы его имя. Профессор был на верном пути к получению в чистом виде уникальнейшего ОВ, об этом ему говорил многолетний опыт исследовательской работы и подсказывала интуиция ученого. Новое, сверхмощное отравляющее вещество, которое мысленно он уже назвал Ш-3, станет в несколько раз сильнее ранее выработанных им двух ОВ и будет превышать по токсическим свойствам всем известный иприт в несколько десятков тысяч раз. Само собой разумеется, что последующие ОВ Ш-4, Ш-5, Ш-6 будут еще сильнее.

Параллельно Шмидт продолжал вести разработку гербицидов, регуляторов роста растений и дефолиантов, экспериментируя их действие в своей огромной теплице и на открытом участке. Доктор Штайниц нисколько не возражал против второго направления исследовательской деятельности старого химика-органика. Наоборот, он даже подчеркивал иногда завидное постоянство учителя в своей любимой теме. Ведь гербициды и дефолианты Шмидта войдут в арсенал общего бактериологического оружия как тактическое средство массового уничтожения или поражения сельскохозяйственных культур, что вызовет голод в стане врага или в неугодных нацистскому режиму рейха странах.

Из химической лаборатории профессор всегда возвращался довольным результатами прошедшего дня. Да и чувствовал он себя бодрым и жизнерадостным. Вокруг него на работе и в семье царило полное спокойствие. Он и дочь всем обеспечены, точно и войны никакой нет. В доме достаточно слуг, Регина теперь свободна от хлопотливых забот по хозяйству. Правда, и ему она стала меньше помогать. Девушка была в центре внимания веселой офицерской компании, молодые люди стали постоянными гостями дома Шмидтов. Регина часто выезжала с ними в лес на пикники или веселилась на приятельских вечеринках. Профессор не стеснял дочь, хотя ему и неприятны были некоторые из ее гостей — например, эсэсовец Грюндлер. Понимал: Регина в зрелых годах, ей надо искать спутника жизни. Возможно, среди этой компании и окажется тот, кому она отдаст свое сердце. Желание профессора иметь своим зятем любимого ученика Юргена Лаутербаха теперь не сбудется. Регина не переписывается с ним, даже не ответила на три письма, присланные Юргеном.

Регину в последнее время словно подменили. Она сделалась взрослой, серьезной, перестала принимать гостей, ссылаясь на недомогание, исключение составлял лишь доктор Штайниц. Их отношения казались Шмидту странными. Профессор слышал, как неделю назад его дочь резко за что-то отчитала руководителя бактериологического центра, запретив ему появляться в доме. Тот пришел на другой день с белыми розами, был немедленно прощен и обласкан. А Регина так и светилась от радости.

Быстрые смены настроения дочери пугали и настораживали Шмидта. Он по-прежнему мечтал выдать Регину за своего любимого ученика, умного и доброго Юргена Лаутербаха. Тогда и умирать можно спокойно — дочери обеспечена счастливая жизнь.