"Десятый круг ада" - читать интересную книгу автора (Виноградов Юрий Александрович)

17

Командир строительной бригады подполковник Рюдель приказал Циммерману выделить из своего отряда самых лучших плотников, маляров, каменщиков, штукатуров, жестянщиков, землекопов для ремонта заброшенного, особняка, находящегося километрах в десяти от Шварцвальда. Грузовые машины подъедут за рабочими утром. Ровно через неделю особняк должен быть готов к приему жены доктора Штайница фрау Эльзы и дочери фрейлейн Эрны, пожелавших провести лето в густых подберлинских лесах. Рюдель, зная придирчивость руководителя бактериологического центра, был уверен, что обер-лейтенант как никто лучше справится с щепетильным заданием, и доктор Штайниц и его семья останутся довольны своей летней резиденцией.

Циммерман раньше обычного зашел в свою контору, чтобы до вечернего приема сотников прикинуть объем работы и подобрать стоящих специалистов. До его слуха донесся шум в коридоре. Кто-то из сотников рвался к нему, а Фимка не пускал: еще почти полчаса оставалось до положенного времени. Шум не утихал, мешая сосредоточиться. Наконец Фимка открыл дверь.

— Сотник-айн рвется к вам, господин герр обер. Пускать али вышвырнуть вон? — осведомился он.

— Пусть войдет, — разрешил Циммерман, понимая, что просто так Лукашонок не станет нарушать строго установленный распорядок дня.

— Заходи, сотник-айн! — пригласил Фимка. — Только я предупреждаю, что обратно можешь вылететь с оторванной башкой. А пришивать к шее головы я еще не научился…

Взволнованный Лукашонок, не обращая внимания на хохот Фимки, прошел в кабинет и без разрешения сел на табуретку.

— Большая неприятность, Генрих Карлович, — оглянувшись на дверь, начал он. — Может произойти беда…

— Говорите. Нас никто не услышит. И поспокойнее, пожалуйста.

— Галю с кухни знаете? Такая хорошенькая?

Циммерман знал всех рабочих, в том числе и Галю.

— Так вот, ваш «дружок» Баремдикер пристает к ней. Хочет сделать своей любовницей…

«Понятно, почему Герман спрашивал меня о русских женщинах, — вспомнил Циммерман. — Хочет, скотина, испытать сам…» Своим сообщением Лукашонок ставил Генриха в явно тяжелое положение. Хотя и очень жаль девушку, но дружбу с Баремдикером, которой он так долго и настойчиво добивался, терять из-за нее нельзя.

— А Галя… понимаете… Галя моя невеста, — произнес Лукашонок и покраснел, точно был виновником случившегося.

— Как невеста?! — не понял Циммерман.

Лукашонок тяжело вздохнул, опустил голову.

— Невеста, Генрих Карлович, — выдавил он из себя. — Я ее еще в Могилеве поприметил. А тут… тут мы полюбили друг друга. Хотели пожениться…

Признание сотника-один обескуражило Циммермана. Он не знал, что ответить явно растерянному и подавленному Лукашонку. И надо было влюбиться ему! Что он, не знал, для чего направлен в Германию?

— Да я убью этого фашистского гада, если он хоть пальцем дотронется до Гали! — вдруг вскочил Лукашонок.

— Ну, ну! — движением руки усадил его на место Циммерман. — Не сходи с ума. Для чего мы здесь, знаешь?

— Если бы не знал, — Лукашонок сразу весь обмяк, сделался жалким и беспомощным. — Эх, Генрих Карлович, — вырвалось у него. — Попробуй стерпи, когда на твоих же глазах обесчестят любимую девушку. Да поставьте себя на мое место!..

Циммерман на миг представил свою Катюшу в положении Гали, и по телу пробежал колючий холодок. Конечно же за жену он вступится мгновенно, не думая о последствиях. Так ведь мог поступить и Лукашонок. А если представить, что произойдет убийство Баремдикера, пусть и на почве ревности, отряд славянских рабочих тут же разгонят, как бунтовщиков переведут в концлагерь № 1, и тогда пропало все дело. Может, изолировать Галю, отправив куда-либо? Но гауптштурмфюрер со своей бульдожьей хваткой не выпустит девушку из рук. Ясно, что Лукашонок, выполняя задание, не посмеет замахнуться на Баремдикера. Но какое моральное потрясение получит его невеста Галя, если жених ничего не предпримет.

Впервые за все время пребывания в Шварцвальде Циммерман растерялся, не зная, какой ответ дать нетерпеливо ожидавшему Лукашонку.

— Баремдикер вызвал сейчас Галю к себе…

Последние слова сотника точно кипятком ошпарили Циммермана. Он резко вскочил, схватил на ходу фуражку и заторопился на улицу.

— Я туда, — сказал он Лукашонку, а Фимке приказал: — Сотникам сообщи — приму их позднее. Есть важные дела у гауптштурмфюрера Баремдикера.

В просторный, обставленный мягкой мебелью кабинет начальника концлагеря Циммерман вошел через запасный вход, о существовании которого мало кто знал даже из ближайших помощников Баремдикера. Гауптштурмфюрер не хотел, чтобы эсэсовцы знали о его попойках с начальником отряда славянских рабочих.

Циммерман появился в кабинете внезапно. Галя плакала навзрыд, судорожно прикрывая руками разорванное на груди платье. Баремдикер, вне себя от ярости, потрясал перед девушкой руками и грозил ей расправой, если та станет упрямиться.

— О-о, какая нежная идиллия! — воскликнул Циммерман и громко расхохотался. Баремдикер, удивленный этим неожиданным вторжением, на какое-то мгновение растерялся.

— Это ты, Генрих…

— Надеюсь, я не помешал вашей милой беседе, дружище? — осведомился Циммерман. Не дожидаясь ответа, он подошел к метнувшейся от него Гале и одобрительно, точно породистую лошадь, похлопал ладонью по мокрым от слез щекам. — Приятная мордашка! И тельце аппетитное, — отогнул он край разорванного платья, обнажая девичью грудь. — Умеешь ты находить смазливеньких, Герман! Завидую тебе…

Галя залилась еще громче и в страхе забилась в угол.

— Глупая, злая девка, — процедил Баремдикер. — Лесная кошка. — Он приложил носовой платок к расцарапанному подбородку.

— Что глупа, то сущая правда, — охотно согласился Циммерман и вдруг взорвался: — Прекрати реветь, телка! Офицер рейха, заслуженный эсэсовец пригласил тебя к себе, оказав великую честь, а ты…

— Верно, Генрих, верно! — воодушевился Баремдикер. Движением руки Циммерман остановил его.

— Я требую от тебя беспрекословного повиновения германскому офицеру, русская дрянь! — уже орал он на девушку, намереваясь вот-вот ударить ее по лицу. — За гауптштурмфюрера СС Германа Баремдикера, моего большого друга, я запорю тебя в карцере до смерти! Вон отсюда, пока цела! Вон!

Какое-то время Галя колебалась, не веря, что ее отпускают, потом стремглав бросилась к двери.

— Не вздумай кому сболтнуть — шкуру спущу! — услышала она вслед слова Циммермана и его раздирающий душу хохот.

Смеялся Циммерман долго, то и дело дружески хлопая омраченного Баремдикера по плечу.

— Я уже думал, у тебя все на мази. А тут такое дело… К русским женщинам, дорогой Герман, особый подход требуется. А ты — силой!

— Сила меня еще никогда не подводила! — Баремдикер со злостью сжал рукой пустую пачку от сигарет и швырнул на пол. Достал из шкафчика бутылку, две рюмки и наполнил их шнапсом.

— Не подведет сила и с этой… телкой, как ты правильно ее назвал.

Циммерман взял рюмку со шнапсом, усмехнулся:

— Только ласка может покорить Галю. Северяне любят тепло, уж поверь моему опыту.

Начальник концлагеря засмеялся:

— Не знал я, что ты такой тонкий психолог, Генрих?

— Ах, ты не веришь мне?! — обиделся Циммерман. — Держу пари: две бутылки лучшего марочного вина против двух кружек баварского пива?!

— Четыре кружки пива против четырех бутылок вина! — загорелся Баремдикер.

— Идет! — согласился Циммерман. Он высоко поднял рюмку со шнапсом: — Прозит!

— Прозит!

Возвратившись в контору, Циммерман тут же приказал Фимке вызвать к себе сотников. Быстро решив вопросы с выделением специалистов на ремонт особняка доктора Штайница, он отпустил их, задержав в конторе Лукашонка.

— Пришлось на Галю пари заключить с Германом. Через неделю она должна стать моей «любовницей»…

Лукашонок улыбнулся:

— Галя рассказала, как вы чуть не избили ее за неповиновение Баремдикеру.

— Надо умно втолковать ей, чтобы слушалась меня, — предупредил Циммерман. — Никакой там агрессивности. Никакой болтовни.

— Все сделаю, как надо, — заверил Лукашонок.

На другой день поздно вечером Фимка, к удивлению эсэсовцев-охранников, за руку втащил в кабинет начальника отряда славянских рабочих упирающуюся девушку с испуганными заплаканными глазами.

— Битте — дритте, господин обер! — осклабившийся Фимка грубо толкнул девушку в спину и закрыл за ней дверь.

Галя, по-детски всхлипывая, стояла посреди кабинета и со страхом глядела на обер-лейтенанта. Хотя Лукашонок строго-настрого и предупредил ее, чтоб вела себя с ним послушно, но, если Циммерман попытается ее раздевать, она будет защищаться до конца. Опозоренной, ей не жить на белом свете.

Циммерман оторвал от бумаг глаза, встретился с колючим взглядом Гали. Сердце его закололо от жалости к бедной девушке. Можно было бы успокоить ее, сообщив, что они брат и сестра по оружию, но раскрывать себя он не имеет права. Пусть она продолжает думать, что он отъявленный фашист.

Нарочито грубо, чеканя слова, Циммерман холодно заговорил:

— Послушай, цыпленок, гауптштурмфюрер СС Баремдикер по-дружески передал тебя мне. Считай, тебе дьявольски повезло…

Галя побледнела, с силой сжав кулачки.

— Ты внешне очень похожа на мою бывшую жену, тоже русскую, — монотонно продолжал Циммерман. — Из чисто психологических побуждений я не могу спать с женщиной, хоть чем-то похожей на нее. Это тебя спасает.

Галя расслабилась и пошатнулась, ноги подкашивались от перенапряжения.

— Садись на кушетку, отдыхай, — приказал он. — И держи язык за зубами. Иначе вновь передам тебя Баремдикеру.

Он уткнулся в бумаги и принялся за работу, совершенно забыв о девушке, точно ее и не было в кабинете. Ровно через полчаса вспомнил о ней.

— Можешь идти в барак. А завтра явишься ко мне в это же время.

Через неделю удрученный Циммерман появился в кабинете начальника концлагеря и молча выставил перед ним четыре бутылки дорогого вина. Баремдикер, которому эсэсовцы-охранники доносили о ежедневных встречах Генриха с молодой работницей кухни, потер от удовольствия руки, развеселился. В душе он, точно ребенок, радовался неудаче друга. Русская девка, не посчитавшись с его знанием психологии, осрамила своего начальника.

— Недели оказалось мало, — начал оправдываться Циммерман. — Не успел как следует изучить русскую…

— Может быть, еще пари, Генрих? — подзадорил Баремдикер и расхохотался. — Восемь кружек пива против восьми бутылок вина!

Тот покачал головой, тяжело вздохнул.

— Семь против семи! — входя в азарт, предлагал начальник концлагеря.

Циммерман задумался, прикидывая в уме все «за» и «против». Гауптштурмфюрер терпеливо ждал, с его тонких губ не сходила самодовольная усмешка.

— Эх, была не была! — Генрих решительно посмотрел на друга. — Шесть против шести! Риск — благородное дело.

— Согласен!..

Вторую неделю Гале пришлось ходить по вечерам в контору начальника отряда славянских рабочих. Она уже привыкла к посещениям, чувствовала себя спокойно. Начальник занимался своими бумагами и через полчаса отпускал ее. Оба они сидели молча, словно не замечая друг друга.

В седьмой приход Циммерман предупредил девушку:

— Сегодня ты должна выдержать последнее испытание.

— Какое? — недовольно спросила Галя.

— Сделать вид, что не отвергаешь меня…

Галя села на краешек тахты. Ее вновь охватил страх. Что задумал этот хитрый, умный фашист? В любом случае она должна быть готова ко всему. Верить нельзя. Мысли, одна назойливее другой, не давали ей покоя. Девушка обдумывала десятки вариантов самозащиты, следила за каждым движением офицера.

Циммермана тоже тяготило ожидание, хотя он и не показывал виду. Не испортила бы Галя детально разработанный им план.

Напряженную тишину кабинета неожиданно нарушил приглушенный звук зуммера: Фимка подавал условный сигнал из прихожей.

— Обнимай меня! — приказал Циммерман.

Галя оторопела, не в состоянии сдвинуться с места.

— Быстрее же! — потребовал он. — За нами наблюдают…

Девушка, казалось, онемела, совершенно не реагируя на слова.

— Вот дура! — выругался Циммерман. Он грубо уронил Галю на тахту и лег рядом, крепко обхватив девушку рукой, чтобы не вырвалась. Почувствовав на своем лице тяжелое дыхание ненавистного ей человека, Галя инстинктивно стала отталкивать его от себя, намереваясь подняться. — Что, захотела в лапы к Баремдикеру?

При имени грозного начальника концлагеря девушка сжалась в комок, притихла, боясь пошевельнуться. Тело ее бил озноб, зубы мелко стучали.

Казалось, она целую вечность пролежала в объятиях фашиста, прежде чем вновь протяжно загудел зуммер. Циммерман встал и, усевшись за стол, спокойно принялся за работу. Галя поднялась, стыдливо оправила платье и вдруг разревелась, по-детски, со всхлипыванием, облизывая со щек слезы.