"Роберт Силверберг. Волшебница Азонды" - читать интересную книгу автора

теперь стало в общем-то безразлично все, что произошло и с ним, и со всеми
другими... Казалось, что последующее уже не имеет никакого значений.
- Ступайте, - сказал Кэрнотьют. - Присоединяйтесь к своим
сотоварищам-послушникам. Корабль отправляется на Азонду завтра.
Не выражая никакого протеста, он позволил, чтобы его взяли за руку и
провели в соседнюю комнату. Здесь, на мягких диванах, кольцом
расставленных вдоль стен, сидели остальные шестнадцать, а три
последователя Культа в серебристых масках стояли на страже у входа.
Барсак стал разглядывать этих шестнадцать. Среди них он насчитал пять
женщин и одиннадцать мужчин. Судя по виду, все они были гуманоидами. Все
они сидели, устало прислонясь к спинкам, не переговаривались друг с
другом. Некоторые из них по сути уже не принадлежали миру сему, а ушли в
свой личный, замкнутый и по-видимому многокрасочный внутренний мир. Одно
выражение было общим для всех их лиц - выражение, которое существовало,
Барсак был в этом абсолютно уверен, и на его собственном лице. Это были
люди, потерявшие всякую, пусть даже ничтожную, надежду.
Одна из женщин все еще демонстрировала открытый костюм девушки для
всех, но он был изношен и изодран. Точно такою же выглядела и она сама. На
вид ей было около сорока. Ее некрасивое лицо покрывали морщины, глаза
потускнели, безвольно отвисла нижняя челюсть. Рядом с нею сидел мальчик
лет семнадцати, с причудливыми узорами на опухших руках и пурпурными
пятнами на других частях тела - от длительного употребления наркотика
самтор. Поймав взгляд Барсака, мальчик вдруг весь задрожал и разразился
целым каскадом рыданий.
Еще дальше сидел мужчина лет тридцати пяти, черты лица которого
нельзя было разобрать из-за многочисленных шрамов. Одного глаза не было
вовсе, другой был перекошен, нос расплющен поперек всего лица. У него была
рассечена одна губа, щеки покрывали зеленые зигзагообразные следы
татуировки. Он-то, наверное, как раз больше остальных имел все основания
прятать свое лицо под маской, подумал Барсак.
Он занял место на одном из диванов и напоминал себе: "Вот люди,
которые сдались. Я еще не совсем такой, как они. Я еще держусь над
поверхностью воды. Эти люди, все до единого, позволили себе утонуть".
Но затем он с горечью и некоторой обидой признался самому себе в том,
что он не прав, что он принадлежит в такой же степени, как и они, этому
миру ходячих мертвецов. Культ подбирал только зашедших в тупик, для
которых уже не было другого выхода. К нему приходили отверженные рода
человеческого, те, кто уже упал настолько низко, что дальше опускаться уже
было просто невозможно, а Культ подбирал их. И от этой мысли было и
горько, и обидно.
Культ следил за ним с самого начала. Приверженцы Культа определили
еще с того самого мгновения, когда он впервые ступил на землю Глауруса,
что он перспективен для рекрутирования. Они следовали за ним повсюду, от
одного его злоключения к другому. А он опускался все ниже и ниже, все
больше и больше распадался некогда цельный и твердый характер прежнего
Барсака. И наступило время, когда уже некуда было катиться ниже, и тогда
они вышли на авансцену, чтобы освободить его от Истиолога и пригласить
занять место среди них.
Он подумал о Зигмунне, который тоже был астронавтом и тек же, как и
он, застрял на чужой планете, во враждебном окружении, и изумился тому,