"Жизнь и смерть ордена тамплиеров. 1120-1314" - читать интересную книгу автора (Демурже Ален)Глава 2. Воины-монахиГуго де Пейен изобрел новую фигуру — рыцаря-монаха, — говорит нам Марион Мельвиль.[13] Святость и рыцарство — две радикально противоположные этики! Чтобы примирить их, потребовалась значительная духовная эволюция, которая положила начало и крестовым походам. Церкви пришлось трансформировать богословскую концепцию войны. Ей пришлось принять рыцарство, дав ему место в христианском обществе, в миропорядке, угодном Богу. Ранее христианство осуждало всякую войну, любое насилие. Последствие первородного греха, война, всегда неприемлемая и беззаконная, является бедствием. Однако очень скоро произошло изменение этой доктрины: вместо того чтобы рассматривать войну как таковую, упор был сделан на ее участников. Можно ли обвинить того, кто защищает себя перед лицом агрессии? Христианская теология стала более гибкой и сформулировала понятие справедливой войны. Война, цель которой заключается в достижении богатств и почестей, противозаконна — если только ее задачей не является защита права. Вот тогда она, в принципе, допустима. Война должна быть последним средством восстановления справедливости, к которому нужно прибегать, когда все остальные уже исчерпаны. Начать ее может только государь или государственная власть. Заметим, между прочим, что в любом случае христианство осуждало усобицы. В IV в., после крещения Константина, Римская империя стала христианским государством. Хотело христианство того или нет, ему нужно было приспосабливаться к новому положению дел. Св. Августин первым предлагает теорию справедливой войны: «Справедливыми называются войны, которые карают беззаконие, когда народ или государство, которому объявляется война, пренебрегло своей обязанностью наказывать злодеяния своих подданных или возместить то, что было похищено благодаря этим несправедливостям». И еще: «Когда воин убивает врага, как судья или палач, которые обрекают на казнь преступника, я не считаю это грехом, ибо, поступая так, они исполняют закон». Справедливая война является не более чем карательной акцией, но одновременно призвана искоренить несправедливость. В VII в. Исидор Севильский добавил к определению Августина важное уточнение: «Справедлива та война, которая начинается после предупреждения и ведется для того, чтобы В дальнейшем эта доктрина почти не эволюционировала; однако, придя в противоречие с реальностью, она стала более изощренной. Папы, проводившие григорианскую реформу и желавшие «освободить Церковь от мирской власти», стремились расширить поле узаконенного насилия. Чуть позже мы подробно рассмотрим связь между крестовыми походами и движением за Божий мир. Здесь же мы ограничимся лишь ссылкой на мнение Ансельма Луккского, который, как полагает Жан Леклерк, послужил важнейшим звеном в цепи от св. Августина до св. Бернарда. Пытаясь защитить действия папы, Ансельм признал за самой Церковью право принимать решение о применении силы без посредничества какой-либо светской власти. Урбан II об этом не забыл: произнеся свою речь в Клермоне, он превратил крестовые походы в сугубо папское дело. Размышления св. Бернарда о справедливой войне также оставили глубокий след в истории и практике первой половины XII в. Война должна быть лишь наименьшим из зол, к которой следует прибегать лишь в самом крайнем случае и изредка. Война же между христианами становится законной только тогда, когда под угрозу поставлено единство Церкви; надо также избегать насилия против иудеев, еретиков и язычников, так как истину нельзя насаждать силой. Христианин должен действовать убеждением, а справедливалишь оборонительная война. Св. Бернард приравнивает крестовые походы против неверных, мусульман к оборонительным войнам, которые люди ведут с честными намерениями и избегают ненужного насилия.[15] От справедливой войны естественный ход размышлений привел к священной войне. Вслед за Грацианом канонисты XII в. полагали, что справедлива лишь та война, которая ведется для защиты истинного Бога, истинной веры и Церкви Божией. Когда она обращена вовне христианского мира, против язычников и неверных, справедливая война становится священной. В общем, это особый термин, обозначающий столкновение с определенным типом противника. Но священная война требует от того, кто в ней участвует, еще более убежденного осознания своего долга и еще более стойкой нравственности.[16] Священная война предполагает подлинное внутреннее перерождение. Истинно верующий не просто исполняет закон: он еще и сражается за Христа и умирает ради спасения своей души. Св. Бернард написал об этом без обиняков: Когда он предает смерти злодея, это не убийство человека, а, дерзну сказать, искоренение зла. Он мстит за Христа тем, кто творит зло; он защищает христиан. Если он сам падет в бою, то не погибнет, а достигнет своей цели. Ведь он несет смерть во благо Христа, а принимает ее — во имя блага собственного. Легко понять, что идея священной войны полностью укладывалась в концепцию крестового похода, хотя и не была ее единственным элементом. Справедливая война или священная война были самой короткой дорогой к миру. Это лишь кажущийся парадокс. В Средние века мир мыслился прежде всего как поддержание угодного Богу порядка. По св. Августину, между справедливой войной и миром существует прочная связь: Мы должны желать мира и вести войну лишь по необходимости, ибо не для того ищут мира, чтобы готовиться к войне, а воюют, чтобы обрести мир. Будем же потому миролюбивыми, даже сражаясь, чтобы с помощью победы привести тех, с кем вы воюете, к блаженному миру (письмо 305).[17] Справедливая война, священная война и крестовый поход неотделимы от мира: священная война ведется во имя мира, и он может быть продолжительным только благодаря священной войне. Св. Бернард вполне логично применяет этот принцип к конкретным случаям: восстановить единство Церкви, при необходимости с помощью священной войны, означает свершить дело мира. И когда позднее, в 1147 г. на соборе в Везеле, он призывает к крестовому походу, то делает упор на мусульманской агрессии и тем самым на необходимости справедливой войны, которая позволит восстановить мир. Это понятие мира применялось к реальным ситуациям общества, находившегося в самом разгаре перемен, общества, где царило насилие и произвол. Насилие возросло с развитием новой социальной категории — рыцарства. Около тысячного года рыцари — профессиональные конные воины — представляли собой смутьянов, разбойников, похитителей девиц и разорителей церковного имущества, не испытывавших никакого почтения к духовенству. Злодеяния именно этих замковых сеньоров — шателенов — из Иль-де-Франса необычайно красочно описал Сугерий, аббат монастыря Сен-Дени, в своей «Жизни Людовика VI Толстого». При первых Капетингах, когда начался упадок королевской власти, уже ничто не сдерживало размах насилия. Будучи слишком слабым, король уже не справлялся со своей ролью верховного судьи, защитника бедных (под этим следует подразумевать всех тех, кто, вне зависимости от своего социального уровня, не мог защитить себя самостоятельно), вдов и сирот. В ситуации, когда незыблемым оставалось только право силы, Церковь пыталась компенсировать слабость королевской власти и унять насилие. Собираясь на соборы или епархиальные синоды, епископы возвещали мир Божий, призванный защитить некоторых людей (бедняков), обезопасить часть собственности (имения Церкви, орудия крестьянского труда), отдельные места (церкви, кладбища) от агрессивности рыцарей. В течение XI в. Церковь пошла еще дальше и попыталась установить Божье перемирие. В рамках этого понятия она предписывала рыцарям воздерживаться от насилия в отдельные дни (по воскресеньям) и на время некоторых праздников (Пасха, Великий пост). Тем самым Церковь сама подливала масла в огонь, соглашаясь с тем, что за исключением этих святых дней рыцарь имел право заниматься своими привычными делами, в которых не было ничего невинного. И в тот самый момент, когда Божье перемирие распространялось, особенно во Франции, Адальберон Ланский разработал свою знаменитую тройственную формулу организации общества: те, кто молятся, те, кто воюют, и те, кто работают. Совпадение по времени вовсе не было случайным: так рыцарь получал законное место в сотворенном Господом мире. Рыцарь мог служить Богу — при условии что его поведут по правильному пути, а он сам обуздает свои воинственные наклонности и направит их в русло добрых дел. Церковь, ради того чтобы довести до конца эту политику «возвращения» в свое лоно, была готова бороться против смутьянов, упорно нарушавших мир. К классическому отлучению от Церкви добавилась особая форма покаяния, адаптированная к условиям жизни рыцарей, — покаянное паломничество, которое, как мы увидим, стало одной из составляющих идеи крестовых походов. Наконец, в качестве последнего средства Церковь могла предпринять карательные меры против нарушителей спокойствия: справедливую войну под руководством духовенства и при участии светских князей, в первую очередь короля. Эта война призывала добрых на бой со злыми; под «добрыми» понимались рыцари, а также приходские общины во главе со священниками. У всего этого мирного ополчения была одна общая эмблема — крест. Именно о такой операции, организованной, как и некоторые другие, для того, чтобы наказать Гуго де Пюизе за его злодеяния, рассказывает нам Сугерий. На дворе 1111 г., и чтобы расправиться с этим извергом, понадобилось прибегнуть к помощи короля: «Ведь так как ни короля всего, ни короля Франции он совсем не уважал, на благородную графиню Шартра и ее сына Тибо напал». Обращаясь к королю, они напомнили ему о том, что «церкви испытывают притеснения, неимущие подвергаются грабежам, вдовы и сироты становятся жертвами безбожного угнетения, одним словом, „землю святых“ и жителей этой земли терзает насилие». Объединенными силами граф и король осадили Гуго в его замке. При первом же штурме, оказавшемся безрезультатным, королевское войско было разбито… «И уже руки ослабевшие и бессильные колени делали штурм едва тлеющим, когда сильная, даже всемогущая всемогущего Бога длань, такого и столь справедливого отмщения причиной себе назначить пожелала, когда от приходских общин этой земли подошли, их же лысого священника вдохновил Господь силой крепкого духа, которому вопреки человеческому представлению стало возможным то, что вооруженному графу и его людям оказалось невозможным».[18] Людовику VI пришлось трижды начинать войну — в1111,1112 и 1118 гг. — чтобы расправиться с этим сеньором-грабителем. Потерпев поражение, Гуго отправился в паломничество на Святую землю, где и умер. Судя по всему, окончательно усмирить смутьянов в это время было непросто. Цель заключалась не только в наказании грешника — его нужно было еще обратить к вере, чтобы он послужил Христу. На этом спасительном пути, на котором рыцарь-разбойник превращался в рыцаря Христова Как мы уже говорили, целью григорианской реформы было освобождение Церкви от засилья мирян. Говоря более прозаическим языком, это означало еще и необходимость обеспечить материальный перевес Церкви. Для чего? А для чего же еще, как не для упрочения своей ведущей роли в обществе? Во время своей борьбы с императором Генрихом IV папа Григорий VII воплотил в жизнь идею, которую впервые сформулировал, когда угрожал отлучением от Церкви королю Франции Филиппу I: поднять мелкую знать — рыцарство — на бунт против дурного государя. Фактически папа санкционировал применение силы во имя войны — войны справедливой, поскольку она была призвана восстановить и защитить имущество Святого престола. Мирянам предлагалось послужить политическим интересам папства, объединившись в «воинство Христово» Выражение это было довольно старым. Еще св. Павел писал о духовной битве воина Христова. В V и VI вв. «воинством» Но Григорий VII ввел новшество, истолковав это выражение в буквальном смысле. В результате воинство Христово оставило поледуховной брани ради поля битвы. Оно стало армией рыцарей готовых к войне с врагами христианства. Противники григорианской реформы неистовствовали: Григорий VII призывал к кровопролитию и обещал отпущение грехов всякому, кем бы он ни был и что бы он ни совершил в прошлом, если он будет силой защищать наследие св. Петра. Возмутительно! Это означало оправдание, даже освящение убийства. Однако григорианские идеи взяли вверх, и после смерти Григория его последователи доработали их. Епископы, говорило большинство из них, воевать не могут… Но это не означает, что верующих, особенно королей, магнатов и рыцарей нельзя призывать преследовать схизматиков и отлученных от Церкви. Ибо, если бы они этого не делали, «сословие воителей» (ordo pugnatorum) в христианском легионе было бы не нужно. Так изложил свою точку зрения по этому вопросу григорианский богослов Бонизо. Эти идеи зазвучали с особенной силой в конце XI в. Мирянам Церковь предлагала принципиально новый путь спасения — сражаться с врагами христианского миропорядка. До этого времени миряне могли надеяться на отпущение грехов только при условии монашеского пострига: «обратившийся» рыцарь должен был торжественно отказаться применять оружие. Основание церквей и монастырей, пожертвования — это хорошо. Но самому поступить в монастырь — лучше. Концепция спасения, предложенная Григорием VII, была совершенно иной, поскольку он заявил, что у мирян есть поле для своей собственной борьбы с врагами Христа и они не должны от нее уклоняться. В 1079 г. папа упрекнул аббата Клюни, который принял в монахи Гуго I Бургундского. Лучше бы ему остаться мирянином! Тот факт, что подобные идеи не были приняты сразу, не должен удивлять, так как они противоречили давней христианской традиции. Можно понять чувства св. Бернарда — в прошлом рыцаря, оставившего мир, — когда в 1126 г. он сожалеет о вступлении графа Гуго Шампанского в орден Храма — почему он не захотел сталь цистерцианцем, как сам св. Бернард? Однако эти идеи отвечали глубинным потребностям рыцарского общества. Иначе как объяснить успех призыва к крестовому походу? Папа, выбрав целью священной войны освобождение гробницы Христа, одновременно указал рыцарю путь к спасению: В наше время Господь создал священную войну, так что сословие рыцарей и множество людей неустойчивого положения, которые прежде имели обыкновение погрязать в кровавых междоусобицах, подобно древним язычникам, смогли найти новый путь, чтобы обрести спасение. Монах Гвиберт Ножанский оказался более проницательным, чем монах Бернард из Клерво! С помощью мира Божьего епископы указали на источник зла — рыцарей — и объявили им, в чем заключается их долг. Введя перемирие Божие, они предложили аскезу, приспособленную к условиям и образу жизни рыцарей. С помощью тройственной формулы, крестовых походов и торжественного посвящения в рыцари они в конце концов интегрировали рыцарство в христианское общество. Будучи священной войной за освобождение, а после 1099 г. — за сохранение Святых мест, крестовый поход являлся еще и паломничеством. Об этом свидетельствуют бытовавшие в Средние века выражения — например, «святой поход», который передает мысль о продолжительных усилиях, предпринятых с целью добраться до гробницы Спасителя. Историк Амбруаз в своей книге «История священной войны» рассказывает об осаде Акры армией Ричарда Львиное Сердце: для него, вне всякого сомнения, крестоносцы были «пилигримами». Покаянное паломничество отражает новую духовную атмосферу, порожденную клюнийским монашеством. В XI в. оно пережило необычайный расцвет, и по выражению И. Правера, часто являлось «делом коллективного искупления». В целом паломничество свидетельствует об искренних вере и чувствах. Но — и можно сказать, что это его непредвиденный эффект, — оно заставило пуститься в путь самых недостойных представителей христианского мира. Нам известны имена нескольких закоренелых грешников, ставших «завсегдатаями» на привычных машрутах пилигримов, например Фульк Нерра, граф Анжуйский. Организаторам крестовых походов и военным орденам, когда настало время их создания, приходилось приспосабливаться к этойситуации, либо привлекая к своей борьбе желающих из числа пилигримов на время их пребывания на Востоке, либо вербуя отпетых головорезов, от которых Запад избавлялся, отправляя в покаянные паломничества. Однако потребность латинских государств в воинах перевешивала все остальные соображения. Начиная с работ Поля Альфандери Безусловно, крестовый поход переходил из одной крайности в другую, но фундаментальная идея все равно оставалась в силе. Доказательством тому служит орден Храма. Так чем же он был, в конце концов? Оригинальной организацией, воплотившей в себе модель рыцарей Христовых; орденом, примирившим непримиримое и сведшим воедино две несовместимые функции — воина и монаха, устранив любой источник противоречий между ними. Этот орден стал настоящим «воплощением идеологии крестовых походов на постоянной основе, а не только на ограниченное время, как это было с крестоносцами».[21] Все эти идеи можно встретить в прекрасном тексте Отправился в Сен-Жиль, на большое собрание, где присутствовали духовенство, аббат Сито и крестоносцы. lt;…gt; Аббат поднялся — «Сеньоры, — им сказал он, — знайте, что граф Тулузы действительно почтил меня, оставив землю, за что я ему очень благодарен; и я поручаю его вам». Тогда вскрыли письма, запечатанные в Риме и посланные графу Тулузы. К чему затягивать рассказ? Легаты выдвинули столько требований, что граф Раймунд наконец заявил: все их удовлетворить не достанет и его графства. lt;…gt; [Новый собор в Арле]. Крестоносцы письменно составили приговор для графа, который с королем Арагонским ждал их снаружи, на холоде и ветру. Аббат при всех вручил ему грамоту. lt;…gt; И вот о чем пошла речь в этой грамоте с первых строк: «Пусть граф соблюдает мир, а также все, кто с ним. Пусть отныне и впредь распустит свои банды наемников. Пусть вернет священникам их права, чтобы они получили все, что попросят. Пусть откажет в покровительстве нечестивым иудеям; а тех пособников еретиков, на которых ему укажут клирики, выдаст всех в течение года. И пусть они едят не более двух сортов мяса и носят не дорогую одежду, а грубый коричневый балахон и как можно долго. Пусть они полностью разрушат свои замки и крепости». lt;…gt; И пусть каждый год дают по четыре денье раziers (ответственным за соблюдение мира Божьего) с земли, на которую укажут клирики. Все ростовщики пусть откажутся взимать ссуды. lt;…gt; Граф же пусть переправится через море и пойдет к Иордану и останется там столько, сколько захотят монахи или римские кардиналы или их доверенные люди. lt;…gt; Наконец, пусть он вступит в орден Храма или орден Св. Иоанна.[22] Итак, в приговоре фигурируют — война во имя защиты веры, Божий мир и его хранители ( Между тем можно ли сказать, что орден Храма и другие военно-монашеские ордены были творением исключительно западного христианства? В свое время историки ссылались на возможное влияние мусульманских Рибат представлял собой укрепленный военно-религиозный центр, расположенный на границе мусульманского мира. Служба в нем — временная и добровольная — была своего рода аскезой и расценивалась как один из аспектов джихада, священной войны ислама. В Испании было немало рибатов. Спор разделил историков на два лагеря. Одни полагают, что «свою структуру орден Храма и другие военные ордены унаследовали от христианских монастырей и монашеских орденов, особенно Сите»,[24] и уверены, что прямых доказательств влияния рибата не существует. Другие, под воздействием работ антропологов, интересуются феноменами аккультурации между различными культурными группами и думают, что подражание и заимствование являются скорее правилом, чем исключением. В двух словах, этноисторик считает, что если похожие черты, связанные между собой сходным образом, обнаруживаются с обеих сторон границы, то это уже достаточное доказательство влияния. Переход от понятия справедливой войны, когда убийство остается грехом, к понятию священной войны, когда убийство неверного становится легитимным, не был легким в христианском мире. «До второй половины XI в. война хотя и была „окрещена“, но никогда не освящалась».[25] Споры, вызванные этим освящением, наводят на мысль о том, что это понятие было заимствовано. И хотя оно успешно дополнило христианские понятия паломничества и справедливой войны, оно так никогда и не было полностью усвоено традиционной христианской мыслью. Имело ли место заимствование основных черт, присущих рибату, во время формирования военных орденов и особенно в момент появления ордена Храма в Испании? Важное звено, которому до настоящего времени не уделялось должного внимания, — создание братства в Белхите в 1122 г. Альфонс I Арагонский поручил этому братству охранять границу и биться с неверными. В нем была возможна временная служба, как в рибате, и к тому же общим для обеих организаций является представление о заслугах, пропорциональных продолжительности службы. Но это понимание временной службы чуждо христианскому монашеству; поэтому оно должно быть заимствованным. У тамплиеров рыцари, которые поступали в орден на определенное время |
||
|