"Жизнь и смерть ордена тамплиеров. 1120-1314" - читать интересную книгу автора (Демурже Ален)

Глава 2. Святое воинство храма Соломона

Своим названием тамплиеры были обязаны своему «главному дому» — их иерусалимской резиденции — храму Соломона. Первоначально они были «воинством бедных рыцарей Христовых». Устав, принятый на соборе в Труа, дал им другие наименования. Пролог сначала обращается к тем, кто «отказывается следовать собственной воле и желает с истинным мужеством служить рыцарством Господним», а затем персонально к новому «рыцарю Христову». Это выражение понравилось св. Бернарду. Первые пожертвования, например, от Рауля ле Гра из Шампани были адресованы «Христу и его рыцарям Святого града». Примерно два века спустя король Португалии Диниш, защищавший орден Храма и отказавшийся передать его португальские владения ордену госпитальеров, добился создания другого ордена, призванного продолжить дело храмовников и получившего название «ордена Христа».

Но обиходные названия ордена Храма и тамплиеров вскоре вошли в практику: поэтому составители пролога французской версии ничтоже сумняшеся завершают его такими словами: «Здесь начинается устав бедных рыцарей Храма». Дарственные акты этих лет часто адресованы «Богу и рыцарям храма Соломона в Иерусалиме», «Богу и святому воинству иерусалимскому храма Соломона».

Когда Гуго и его первые сподвижники объединились, у них, по словам Гильома Тирского, не было «ни церкви, ни постоянного жилища». Из милосердия, король Иерусалима Балдуин II поселил их в крыле своего дворца — «вблизи храма Господа» — как написали Гильом Тирский и Жак де Витри. Эрнуль выражается точнее, говоря, что тамплиеры не дерзнули поселиться в храме Гроба Господня и выбрали храм Соломона. Путаница между храмом Соломона, храмом Господа и храмом Гроба Господня все еще возникает очень часто, даже в свежих книгах об истории ордена Храма. Поскольку этот вопрос не обошелся без последствий — особенно в том, что касается религиозной архитектуры тамплиеров — полезно вкратце описать «Святой Град Иерусалим, который защищают и опекают вооруженные братья из воинства», о чем в 1133 г. сообщает нам с некоторым преувеличением виконт Каркассона Роже де Безье.[50]

Город, открывшийся взорам крестоносцев в 1099 г., представлял собой грубый параллелепипед, окруженный стенами и башнями (см. план в Приложениях). На плане из рукописи Камбре, датируемой приблизительно 1150 г., контур этой крепостной стены изображен почти в форме прямоугольника. Современный старый город соответствует средневековому Иерусалиму. Две почти перпендикулярные друг другу дороги делят его на кварталы; ось север—юг — центральная часть которой была оснащена кровлей в 1152 г. благодаря королеве Мелизинде, желавшей сделать рынок крытым, — пролегает между двух холмов. К западу находится Голгофа, святыня христианства, а к востоку — Мория, священное место ислама, где и обосновались тамплиеры.[51]

Первым из христианского комплекса Голгофы был построен почитаемый всеми храм Гроба Господня, состоявший из ротонды и базилики. Ротонда, или анастасис, отреставрированная в 1048 г., была возведена над гробницей Христа — желанной целью пилигримов, прибывавших на Святую землю. Впоследствии крестоносцы пристроили к ней базилику, освященную 15 июля 1149 г., в пятидесятую годовщину взятия города. К югу на древнем римском форуме в XI в. были возведены три церкви — Св. Марии Латинской, Св. Марии Магдалины и Св. Иоанна Крестителя. Около 1170 г. на деньги амаль-фийских купцов был построен гостеприимный дом, где принимали паломников: позднее он вырос и превратился в госпитеприимный дом св. Иоанна Иерусалимского, служители которого основали милосердный орден, признанный папской властью в 1113 г. В течение XII в. он превратился в военный орден, который одновременно соперничал и сотрудничал с орденом Храма, но при этом сохранил верность своей изначальной миссии.

Напротив этого христианского квартала находилась Мория — религиозный и духовный комплекс мусульман, созданный в правление халифов из династии Омейядов (661–750) и называемый Хауран, «Дом Божий». В центре этой тщательно замощенной обширной площади (с чем связано часто используемое название этого открытого пространства — «каменный пол»), возвышается одно из сокровищ мусульманской архитектуры, купол Скалы, который неправильно называют «мечетью Омара». Он был построен между 687 и 691 гг., по многоугольному плану, не имеющему аналогов на мусульманской территории, и увенчан великолепным золоченым куполом, покрывающим камень, на котором, по преданию, Иаков увидел свой сон о лестнице. К югу от площади между 705 и 715 гг. была построена мечеть аль-Акса. Это как раз и есть «дальняя» мечеть, построенная в память о ночном путешествии пророка Мухаммеда из Мекки. В плане она воспроизводит базилику.

Естественно, крестоносцы полностью перестроили Морию. В1104 г., когда Балдуин I покинул башню Давида, доминировавшую над западными укреплениями города к юго-западу от Гроба Господня, мечеть аль-Акса была в некотором смысле секуляризована и стала королевской резиденцией. В 1118 г. Балдуин II поселил там Гуго де Пейена и его рыцарей Христовых. Тогда же он сам покинул эту резиденцию, переселившись в новый королевский дворец, построенный поблизости от башни Давида. При этом он оставил весь комплекс аль-Акса новому рыцарству. Крестоносцы поторопились отождествить аль-Акса с храмом Соломона, фундамент которого сохранился до сих пор, и в результате достаточно скоро «бедные рыцари Христовы» обрели свое окончательное название храмовников. Они сами приступили к строительным работам: большой молитвенный зал бывшей мечети был разделен на комнаты, к западу возвели новые здания, где разместились хранилище для продуктов, складские помещения, трапезная… Хронист Теодорих отмечает, что покатая кровля этого нового здания гармонировала с плоскими городскими крышами. Расположенные в подвальных помещениях огромные сводчатые залы «хлевов Соломона» стали конюшней ордена.

Перед храмом Соломона открывалась просторная площадь, получившая название Храмовой — по храму Господа, Templum domini. Речь идет о куполе Скалы, перешедшем в собственность регулярныхканоников храма Господа (Templum domini), которые сделали его своей церковью. Она была освящена в 1142 г. Купол был увенчан массивным золотым крестом. Внутри, на скале, отныне облицованной мрамором, находился алтарь, обнесенный оградой из кованого железа. Мозаики на стенах изображали эпизоды из Ветхого Завета. Находившийся недалеко от храма Господа (Templum domini) Малый купол Цепи стал церковью Св. Иакова Младшего. Площадь была полностью окружена стеной. Попасть на нее можно было через одни из семи городских ворот, прозванные Золотыми, которые открывали только в Вербное воскресенье и в день Воздвижения Креста.[52]

В период расцвета королевства, между 1150 и 1180 гг., орден приобрел дома и лавки в жилых кварталах города.

Так выглядел квартал вокруг главной резиденции ордена Храма в XII в. Но «Каменный пол» был также и городским кварталом, который оживал во время важных шествий, например по случаю коронации короля. Хронист Эрнуль рассказывает о восшествии на трон в ноябре 1183 г. Балдуина V, которому тогда было всего шесть лет. Патриарх возложил на него корону в храме Гроба Господня, затем образовалась процессия, и шествие достигло Храмовой площади. Юного короля ввели в храм Господа, где «согласно обычаю франкских королей Иерусалима, происходящему из еврейской традиции, король вверил свою корону Церкви и затем получил ее обратно». После этого шествие направилось к храму Соломона, где зажиточные горожане устроили пир для короля и его свиты.[53]

Если храм Соломона являлся для ордена отчим домом, то Богоматерь была его покровительницей, и не нужно быть прозорливцем, чтобы обнаружить в этом выборе влияние св. Бернарда. Это почитание Девы Марии объясняет то, что первоначально пожертвования ордену адресовались Божьей Матери, в ее честь был принят устав, и половина молитв, которые надлежало читать братьям, посвящалась ей. Одной из первых и главных крепостей, порученных охране тамплиеров, стала Тортоса в графстве Триполи. Этот город славился тем, что туда стекались паломники, дабы почтить Богородицу; к тому же предание гласило, будто Св. Петр по пути в Антиохию остановился в Тортосе, чтобы освятить самый древний храм, возведенный в честь Матери Христа.[54]

Орден Храма состоял из рыцарей, сержантов, капелланов; первых было меньше всего, особенно на Западе. Таким образом, в Европе духовенство и миряне, которые чаще всего имели дело только с сержантами, привыкли одинаково называть «братьями» всех, входящих в орден Храма, не делая между ними различия. Но светские и церковные власти, более сведущие в реальном положении дел, различали, подобно королю Англии Генриху II, «братьев гостеприимного дома св. Иоанна, и рыцарей храма Соломона». Епископ Каркассона, представитель власти, который также знал, как разговаривает его паства, однажды разрешал спор между «братьями воинства и братьями госпитеприимного дома для бедных в Каркассоне». Таким образом, люди XII в. прекрасно осознавали разницу между военной деятельностью тамплиеров и благотворительностью госпитальеров, несмотря на трансформацию последнего. В следующем веке это различие несколько стерлось, но совсем не исчезло. О нем придется вспомнить ко времени процесса тамплиеров, так как его использовали как аргумент против них.

Тем не менее подобные тонкости мало ощутимы в светском обществе: рассказывая о взятии мусульманами замка госпитальеров Арсуфа в 1256 г., хроника «тамплиера из Тира» указывает, что «в плен были взяты рыцари-монахи и мирские рыцари».[55] В конце XIII в. тамплиеры и госпитальеры все еще были «новым рыцарством».

На начальном этапе «бедные рыцари Христовы» почти не занимались проблемами организации: Гуго де Пейен был магистром, а остальные — братьями. Первые успехи ордена вынудили тамплиеров сделать следующий шаг, ведь от этого зависела эффективность его деятельности. Свои наиболее устойчивые черты организация ордена приобрела в течение магистерского правления Роберта де Краона (1136 (37) — 1149).

Роберт де Краон принадлежал к высшей знати. По своему деду он приходился родственником семейству Капетингов: его отец стал сеньором Краона, женившись на Домиции де Витре. Последний сын сеньора Краона и Домиции, Роберт, был знаком с основателем Фонтевро, Робертом д'Арбрисселем, ему довелось слушать проповедников Первого крестового похода. Он был частым гостем при дворе ангулемских сеньоров, а затем поступил на службу к Гильому IX Акви-танскому. И вдруг, в тот самый миг, когда он оспаривал у конкурента руку богатой наследницы Конфлана и Шабанна, Роберт внезапно порвал все, что связывало его с Западом, отплыл в Палестину и вступил в орден тамплиеров около 1126 г.

В 1132, а затем в 1136 г., в чине сенешаля ордена он приезжал в Европу в поисках подкреплений. После смерти Гуго де Пейена Роберта избрали магистром ордена Храма (в эту эпоху выражение «великий магистр» уже было известно, хотя и редко использовалось[56]). Во время его правления произошли два важных события: в 1139 г. Роберт получил от папы буллу Omne Datum optimum, которая официально закрепила привилегии, предоставленные ордену к этому времени. На следующий год магистр распорядился перевести — или скорее адаптировать — устав на французский язык. Действительно, французская версия не во всем повторяет латинский оригинал. В самое разное время в нее были внесены дополнения. У нас еще будет время прибегнуть к положениям устава, чтобы проиллюстрировать разные аспекты жизни тамплиеров; сейчас же имеет смысл установить фазы этой обработки и выяснить, насколько она значима.

Надо еще учитывать, что новая датировка, предложенная Р. Хиштандом, позволяет исправить или даже упростить процесс вы-роботки устава в том виде, как его представили Шнурер и Валу.[57] Эти историки выделяли три этапа.

Гуго де Пейен отправился в Европу, имея в голове неписаные обычаи, по которым жил недавно основанный орден. Эти правила, должно быть, включали в себя тройственный обет бедности, целомудрия и послушания, характерные для всех монашеских орденов, и отводили важную роль патриарху Иерусалимскому, который принимал обеты первых тамплиеров. Правила наверняка устанавливали некоторые зачатки дисциплины: общую трапезу, употребление мяса трижды в неделю, ношение простой, без изысков, одежды, одинаковой для всех, наличие слуг и оруженосцев, а также каждодневный религиозный распорядок по образцу регулярных каноников Гроба Господня. Короче говоря, речь шла об уставе маленькой частной дружины, добровольно взявшей на себя обеспечение безопасности путников на очень опасном перекрестке.

В Труа устав был составлен. Он всецело соответсвовал представлениям братьев ордена — и соборных отцов — об их миссии. Они учли последние изменения — набор новых членов ордена, первые дарения. Новшества относятся к формальностям при приеме тамплиеров. Посвящение детей Господу (когда отец отдавал своего ребенка в монастырь в самом раннем возрасте) запрещалось (статья 14) — орден Храма нуждался в воинах, а не в лишних ртах. Специфика задач нового ордена диктовала правила, отличавшиеся от тех, что действовали в других религиозных организациях, включая госпитальеров. Приняв во внимание имеющийся опыт, собор разработал зачатки карательной регламентации. Наконец, иерархи подчеркнули религиозный характер ордена, детализировав возлагавшиеся на братьев обязанности службы Господу.

Третий этап, завершивший формирование изначального устава ордена, записанного на латыни: редакция патриарха Иерусалимского, который, по мнению Шнурера, пересмотрел двенадцать статей и добавил еще двадцать четыре. Именно тогда рыцари получили право носить белый плащ, а «прочие» — лишь монашеское одеяние черного или коричневого цвета. Временное присутствие в ордене клириков (что могло положить начало религиозной организации собственно ордена Храма), статус рыцарей-гостей тамплиеров (этих крестоносцев с Запада, которые во исполнение своего обета пилигрима изъявляли желание поступить на службу в орден на ограниченный срок, обычно на один год) — все это якобы было вписано в устав именно патриархом.

Именно эту версию о редакции, проделанной патриархом, и отрицает Р. Хиштанд, основываясь на двух неравноценных доводах. Шнурер, не забудем, отталкивался от традиционной даты начала собора в Труа — 1126 г.; в январе этого года патриархом был некий Гормонд. В прологе же устава упоминается Этьен де ла Ферте, который стал преемником Гормонда, умершего в июле 1128 г., что, по мысли Шнурера, является доказательством переработки устава; начали с того, что заменили имя Этьена на имя Гормонда. Но этот аргумент стал несостоятельным после новой датировки начала собора — январь 1129 г.

Но разве пролог устава, который я процитировал выше (стр. 37), не предусматривал возможность внесения изменений папой и патриархом вместе? Сомнительно, чтобы патриарх мог принимать подобные решения в одиночку. Тем более что Гильом Тирский, знакомый с латинским вариантом устава, уточнял, что его составили в Труа по приказу папы и патриарха.[58] Наконец, в папской булле Omne Datum optimum, датированной 1139 г., есть ссылки на устав, выработанный в Труа. Поэтому крайне маловероятно, чтобы патриарх Этьен де ла Ферте, умерший в 1130 г., мог проделать серьезную редакцию текста.

Остается проблема отношений ордена с церковными властями Святой земли. Так, историк Ж. де Валу видел в редакции устава стремление патриарха контролировать орден: ограничить вступление священников (будущих братьев-капелланов) в орден означало уменьшить риск независимости ордена по отношению к белому духовенству — епископам и приходским кюре. По правде говоря, предполагаемая переработка устава патриархом ничего не изменила бы, поскольку все монашеские ордена всегда жаждали автономии: папство само поощряло это стремление, подчинив себе напрямую клюнийский, цистерцианский ордена, госпитальеров и, наконец, тамплиеров.

В 1139 г. Роберт де Краон добился своего: тамплиеры стали подчиняться прямо папе, без какого-либо промежуточного звена. Мы находим отражение этого успеха в уставе — причем в его французском переводе, сделанном несколько позднее папского решения и, как мы уже говорили, не являющемся дословным переводом латинского варианта. Например, вот эта фраза: «Все предписания, сказанные и записанные в этом настоящем уставе, находятся на усмотрении и в распоряжении магистра» — в латинском тексте отсутствовала, что не удивительно! Белое духовенство более не могло совершать богослужения в домах ордена Храма, поскольку после буллы 1139 г. во французскую версию устава была внесена статья, согласно которой полноправными членами ордена Храма могли становиться священники, в будущем братья-капелланы. Помимо того, тамплиерам было позволено открыть свои собственные часовни.

Воображение историков особенно поражают два изменения, относящиеся к правилам приема в орден. В латинском уставе для желающих стать тамплиерами предусматривался испытательный срок — «после окончания испытания…». Но во французской версии этих слов уже нет.

Другое исправление крайне важно, так как путем снятия одного отрицания оно полностью меняет смысл 12-й статьи. «Если вы знаете, что где-то собрались рыцари, не отлученные от Церкви, мы повелеваем вам идти туда…» — гласит латинский устав. Во французском переводе читаем: «Если вы знаете, что где-то собрались рыцари, отлученные от Церкви, мы повелеваем вам идти туда…», и далее следует текст:

По поводу этих строк пролиты потоки чернил. Не в силах забыть о процессе 1307–1314 гг., иной историк чересчур охотно видит в этом снятом отрицании причину будущего краха ордена Храма: почти у самых своих истоков орден уже был поражен коррупцией, стало быть, неудивительно, что… Ничтожные причины и грандиозные последствия.

Однако три статьи — 11,12 и 13-я, — которые посвящены вступлению в орден, далеки от противоречивости и составляют единое целое.[59] Статья 11 рассматривает случай рыцарей-мирян или других мужчин, которые желают «отделиться от толпы, идущей на погибель, оставить мир и избрать нашу общинную жизнь…». В их приеме нет никаких сложностей: магистр и братья собираются на заседание капитула и обсуждают представленную кандидатуру.

Статья 12 затрагивает другую категорию рыцарей — отлученных от Церкви. Орден Храма не отказывает им, если они готовы принести покаяние. Во всяком случае, они должны примириться с Церковью и снять с себя отлучение; а поскольку только епископ имеет право отлучать и снимать церковное проклятие, именно к нему и должен в первую очередь обращаться кающийся рыцарь. Впоследствии, если он получит отпущение грехов (это слово появляется во французском переводе), его принимают в орден Храма согласно процедуре, описанной в статье 11. Помимо этого особого случая, всякое общение с отлученными рыцарями воспрещается — об этом говорит статья 13. Как видим, сохранение отрицания привело бы к путанице и противоречиям: какая тогда была бы разница между рыцарем, желающим оставить «толпу, идущую на погибель» и рыцарем, «не отлученным от Церкви»?

Правда, можно рассуждать и по-другому, если основываться на положениях латинского устава. Статьи 11,12 и 13 французской версии соответствуют статье 58-й, «как принимать рыцарей-мирян», 64-й, «о братьях, которые путешествуют в другие провинции» и 57-й, «о том, что братья Храма не должны общаться с отлученными от Церкви». Отметим, что в статье 58 рыцарей-мирян принимают непосредственно магистр и братья, между тем в статье 64 рыцари, не отлученные от Церкви (и в чем различие?) могут вступить в орден только после разговора с епископом. Не восполняет ли статья 64 некое упущение касательно роли епископа? Если дело обстояло так, то епископ должен был контролировать вступление в орден. Так оно и было в 1128–1130 гг.

Эту роль, будь она реальной или номинальной, тамплиеры впоследствии никогда не признавали: булла 1139 г. почти полностью освободила их от вмешательства белого духовенства. Тогда, переводя устав на французский язык, братья приспособили его к новой ситуации и, приступая к наведению порядка, перегруппировали все статьи, посвященные вступлению новых'тамплиеров. Изменения в самом тексте были минимальны: аннулировалось одно «не» и добавлялось словосочетание «отпущение грехов».

Латинская и французская версии следуют двум разным логикам. В латинском варианте воспрещаются всякие контакты с отлученными и признается активная роль за епископом — орден Храма отсылает кандидата к нему. Во французском переводе роль епископа отрицается, а ответственность за набор новых братьев целиком возлагается на магистра и братию, что дает им право, если можно так выразиться, «ловить рыбу в мутной воде», обращая в свою веру отлученных от Церкви рыцарей. Так что же они собой представляли, эти отлученные от Церкви, и где их можно было встретить?

Это были рыцари-разбойники, смутьяны, которых Церковь осуждала и предавала анафеме. Только что посвященные в рыцари, или обладавшие более солидным опытом, они в надежде избавиться от скуки сбивались в банды и кочевали с турнира на турнир в поисках славы, выкупов и богатых наследниц. Речь шла именно об этой «молодежи», неуравновешенной, еще не нашедшей своего места в жизни, молодежи, которая представляла собой агрессивную силу западноевропейского феодализма.[60] Я не зайду настолько далеко, чтобы представить себе на краю поля стенд брата-вербовщика из ордена Храма, который, декламируя своего св. Бернарда, проповедует перед мирским рыцарством, превознося прелести Святой земли, а сам взглядом знатока оценивает боеспособность участников турнира. При таком подходе можно было бы набрать и кого-нибудь получше!

Но привилегированная «клиентура» ордена Храма была именно там. Тамплиеры хранили верность своей миссии, предначертанной св. Бернардом и порученной Церковью, — с помощью своеобразной аскезы приводить к спасению грешных рыцарей. Святые сами шли по этой спасительной стезе — других нужно было заставлять.

Изменения в уставе не свидетельствовали о коррупции в ордене. Будучи изложены более последовательно, они уточняли и подтверждали призвание ордена Храма — «обратить» и привести на службу христианству всю эту непокорную социальную категорию. Орден Храма — Иностранный легион средневековья? Этот образ страдает анахронизмом, но достаточно красноречив. Тамплиеры действовали на грани христианского общества. Это было не только мужественно, но и опасно!

Но если устав в этом и не повинен, то, быть может, его претворение в жизнь послужило причиной злоупотреблений начиная с середины XII в.?

Систематически ли тамплиеры вербовали сорвиголов в свои ряды? Добивались ли они «права хоронить тела отлученных от Церкви на своих кладбищах»?[61] Все это требует доказательств. Однако пример Жоффруа де Мандевиля, графа Экзетера (Англия), который часто приводят в этой связи, не представляется мне безусловно убедительным. Вот эта история.

Дело было в самый разгар войны за наследство между Стефаном Блуаским и императрицей Матильдой. Жоффруа де Мандевиль, крупный сеньор, пытался вернуть три замка, которые некогда отнялиу его семейства; ему это удалось с помощью Стефана, при дворе которого он играл роль первого плана. Но граф также интриговал в пользу Матильды. В 1143 г. его ждал крах: Жоффруа был арестован и вынужден отдать все три замка в обмен на свободу. Ненависть его ослепила: он завладел аббатством Рэмси и островом Или, он грабил, убивал, сжигал и пытал. Летом 1144 г. Жоффруа был ранен выстрелом из лука, три дня он провел в агонии и умер, так и не получив от Церкви отпущения грехов. И тогда, если верить хронике аббатства Вальден — аббатства, основанного самим графом, чьи монахи всегда хранили ему верность, — у смертного одра появились тамплиеры: они возложили на покойного крест (как мы увидим дальше, храмовники будут носить его на одежде только после 1147 г.), и, ссылаясь на свои привилегии, перевезли тело в Лондон, в свой дом «Старый Храм». Братья положили умершего в гроб, который затем подвесили на дереве, чтобы не осквернять христианскую землю.

Вальденские монахи вступились за своего покровителя и молили папу даровать ему прощение. Они добились просимого только по истечении двадцати лет, и все это время гроб провисел на дереве! Получив, наконец, разрешение, монахи бросились к тамплиерам, чтобы увезти с собой останки Мандевиля. Увы! Узнав о прощении, тамплиеры уже погребли тело на кладбище в своей новой резиденции «Новый Храм».

Это повествование, вероятно специально составленное для нужд монахов Вальдена, оставляет в тени множество проблем. В чем причина подобного вмешательства тамплиеров? Что связывало их с Мандевилем? Лишь одно не вызывает сомнений: тамплиеры не захоронили в христианской земле тело отлученного от Церкви, они ждали его прощения. Шла ли здесь речь о простом конфликте между двумя религиозными организациями, с которыми был связан Жоффруа де Мандевиль, будучи основателем монастыря, в одном случае, и, возможно, «собратом» ордена, в другом? К тому же было доказано, что знаменитое скульптурное надгробие в лондонской церкви тамплиеров, на котором, как считалось, был изображен Жоффруа, не могло ему принадлежать: он относится к периоду, по крайней мере, на пятьдесят лет позже, да и герб иной, чем у Мандевилей.[62]

Вернемся к французскому уставу. Чтобы закончить разговор о нем, остается сказать, что в нем упоминается о провинциях, во главе которых стояли командоры — французский аналог латинского слова «прецептор» (статья 13). После этого устав уже не меняли; но впоследствии к нему было сделано несколько дополнений. В первую очередь речь идет о приложениях (retraits) — составление которых восходит к магистрскому правлению Бертрана де Бланфора (1156–1169) — подробно обрисовывающих иерархическую структуру ордена. В 1230, а затем примерно в 1260 г. были добавлены статьи относительно монастырской жизни, дисциплины, наказаний и приема в орден. Устав уточнял принципы; другие статьи образно истолковывали отдельные аспекты, ссылаясь на точно датированные события и опыт ордена Храма. Язык отличается богатством, но в тексте прослеживается очевидная тенденция к формализму. Больше не придумывали ничего нового, даже не адаптировали. Просто сохраняли и закрепляли.

Был ли этот устав с приложениями по-настоящему известен самим тамплиерам? Его читали, по крайней мере в сокращенном виде, во время церемонии принятия в орден нового рыцаря: «Испытывайте дух, чтобы узнать от Бога ли он (Св. Павел), но потом, пусть братья примут его в свое общество, и пусть прочтут перед ним устав…» (статья 11). В ритуале принятия в орден 1260-х гг. указывается, что при этом излагалось краткое содержание главных статей устава и приложений (к тому времени они вместе составляли пухлый сборник из шестисот семидесяти восьми статей).

Необходимость такого краткого изложения текста и его перевода на вульгарный язык можно было бы объяснить невежественностью братьев Храма; в пользу этой гипотезы говорит тот факт, что на французский перевели даже цитаты из Священного Писания, вроде процитированного выше отрывка из Св. Павла. Однако внимание: в средние века быть неграмотным (illiteratus) означало лишь не знать латыни. И недавние исследования светской культуры показывают, что она была вполне весомой; я думаю, это относится и к храмовникам. Некоторые из них умели читать: доказательством тому служит строгий запрет брату-тамплиеру «держать при себе либо приложения, либо устав, разве только с разрешения монастыря», так как…

Мы еще увидим, что обвинители ордена смогут извлечь из этого знаменитого «секрета» в 1307 г. Теперь же повторим, что были тамплиеры, умевшие читать, и что братьям запрещалось иметь собственный экземпляр устава, если этого не предполагала его должность, но ему было позволено его читать. Рукопись должна была находиться в каждой важной резиденции ордена. Это иллюстрируют два примера. Во время допроса руссильонских тамплиеров из Ма Дье в январе 1310 г. брат-капеллан Бартелеме де ла Тур «представил монсеньору епископу Эльна и двум другим членам следственной комиссии вышеназванную книгу устава, которую он распорядился принести из дома в Ма Дье и которая начинается следующими словами на „романском“ языке: Quam cel… proom requer la companya de la Mayso…». Не был ли это текст устава из барселонской рукописи, о которой известно, что она была составлена на французском, пересыпанном многочисленными окситанскими и каталанскими словами?

А вот другой пример: французский манускрипт с текстом устава был найден в Walters Art Gallery в Балтиморе (США). Он датируется 1250–1275 гг. и, без сомнения, происходит из дома тамплиеров в Доже, около Дуэ (деп. Норд). К тексту устава приложена обычная куртуазная поэма. Джудит Оливер, представившая эту находку, так объясняет это не очень-то католическое соседство: «Может показаться, что некий рыцарь Храма решил поупражняться в любовной поэзии вопреки своим религиозным обетам».[64] Допустим; тем не менее, остается в силе то, что доступ к уставу ордена Храма был сравнительно легким.

Впрочем, по мнению Лорана Делье, сохранившиеся рукописи устава, как латинские, так и французские, менее редки, чем принято считать, во всяком случае, они встречаются чаще, чем копии устава госпитальеров: с учетом балтиморского экземпляра мы располагаем двенадцатью.[65]

Текст устава тамплиеров был известен не только внутри ордена, но и вне его, поскольку он заметно повлиял на уставы других военных орденов. Некоторые детали устава госпитальеров относительно капелланов, капитула и высших сановников ордена явно указывают на влияние ордена тамплиеров и цистерцианцев. Еще более заметными эти заимствования становятся у ордена гостеприимного дома св. Девы Тевтонской, германского ордена, возникшего из братства госпитальеров, и также сочетавшего милосердную и военную деятельность; однако в 1198 г. это новое братство взяло за образец латинский устав ордена Храма.[66]

Таким образом, устав тамплиеров получил достаточно широкое распространение, как внутри, так и за пределами ордена. Простой и четкий в своих ранних редакциях, подробный, если не мелочный, в своих дополнениях, он не предлагает ничего относящегося к мистериям. Поэтому любителям мистерий поневоле пришлось придумать тайный устав. В 1877 г. Мерсдорф опубликовал тайные статуты, найденные в рукописях Ватикана. Прутц доказал, что это чистой воды подделка, сфабрикованная задним числом по материалам процесса с целью доказать связь ордена Храма с франкмасонством.[67] И конечно, папская власть тщательно скрывала этот устав в подземельях Ватикана, не желая его показывать в основном из страха оказаться запятнанной этой скандальной историей. Вот удача, ведь в противном случае не было бы никакого секрета!

«Белый плащ» тамплиеров производил сильное впечатление на современников. Все монастырские уставы подробно описывают одеяния монахов, и устав ордена Храма не является исключением. Особая миссия братьев предписывала тип одежды, соответствующей климату и лагерной жизни: очень скоро благочестивые дамы Тулузы начали жертвовать сшитые ими рубашки и кальсоны.[68] Нам известно множество подробностей о вооружении и военном снаряжении тамплиеров — кольчугах, доспехах, шлемах…

Но все это блекнет перед плащом, имевшим символическое значение: плащ военных орденов соответствует рясе клюнийца или цистерцианца. Вступление в орден символически отмечалось вручением плаща. После обоюдных клятв «те, кто возглавляет капитул, должны взять плащ и накинуть его на плечи и завязать…» (статья 678).

Сначала, как сообщают нам Гильом Тирский и Жак де Витри, тамплиеры носили свою мирскую одежду. По составленному в Труа уставу тамплиеры получили права одеваться в белое. Чуть погодя это белое одеяние стали носить только братья-рыцари, а сержантам и всем остальным было предписано надевать грубый коричневый (или черный) плащ. Причиной такого разграничения стали социальная иерархиезация, появившаяся в ордене, и, без сомнения, некоторые злоупотребления (люди, не имевшие с орденом ничего общего, могли потребовать себе белый плащ). Таковы же были цвета аббатства Сите: белый для монахов и коричневый для послушников.

Статья 17 устава уточняет смысл, очень простой, этих цветов: «Те, кто оставил сумрачную жизнь, своим белым плащом показывают, что примирились со своим Творцом. Белый цвет обозначает белизну и здоровье тела… он есть целомудрие, без которого никто не может узреть Бога». Символизируя целомудрие своей белизной, плащ такжетоворил о нищете: материалом для него служило грубое сукно, некрашеное и невыделанное.

Ни в латинской, ни во французской версиях устава не упоминается о кресте. Этот символ, расположенный на левом плече, над сердцем, появляется на орденском плаще только в 1147 г.: 27 апреля этого года папа Евгений III, прибывший во Францию в связи с началом Второго крестового похода, присутствовал на собрании капитула ордена в Париже и предоставил тамплиерам право носить крест постоянно. Этот крест был простым, но якорным или с расширяющимся концом — в знак мученичества за Христа, он был красным, так как этот цвет обозначает кровь, пролитую за Христа, и одновременно символизирует жизнь. Известно, что обет отправиться в крестовый поход сопровождался принятием креста, стало быть, постоянное ношение этого знака говорило о неизменности клятвы и непрерывности крестового похода тамплиеров.

Хронист Эрнуль, писавший в XIII в., приводит придуманные причины ношения рыцарями-монахами креста. По его мнению, тамплиеры и госпитальеры в память о своей разорванной связи с капитулом Гроба Господня, позаимствовали часть «символов с покрова Гроба», а именно красный крест. Как бы то ни было, все военные ордена в конце концов пришли к плащу с крестом: у госпитальеров это был белый крест на черном плаще, у ордена св. Лазаря (куда вступали прокаженные рыцари) — зеленый крест на белом плаще, а члены Тевтонского ордена носили черный крест на белом плаще. Тамплиеры без особого восторга восприняли белый плащ тевтонов и дали им об этом знать.[69]

В конце XIII в., если не раньше, начались некоторые послабления: отдельные тамплиеры и госпитальеры стали появляться в Париже «в гражданском». Королевский ордонанс, поступивший в парламент в 1290 г., предупреждал: если тамплиеры и госпитальеры не носят своих одеяний, то не могут более пользоваться привилегиями, дарованными их орденам.[70]

А вот другой символ — печать, и даже несколько, так как помимо печати, удостоверявшей волю ордена, у магистра была и своя личная печать. С одной стороны печати был выбит купол, венчающий круглое здание с колоннами. Но в отличие от часто высказываемого мнения этот купол принадлежит не храму Господа, т. е. мечети Омара, а храму Гроба Господня. Таким способом тамплиеры хотели напомнить об изначальной функции своего ордена — защите пилигримов, идущих помолиться у гробницы Христа.[71] Купол храма Господа, вместе с храмом Гроба Господня, украшал и печать королевства Иерусалимского. На ней они обрамляли башню Давида — королевский дворец.

Другая сторона печати тамплиеров еще больше разжигает любопытство историков. Речь идет об изображении двух всадников на одном коне в сопровождении следующей подписи: «Печать рыцарей Христовых». Существует множество интерпретаций этого изображения. Принимая на веру сообщения английских хронистов, некоторые ученые стремились увидеть здесь символ первоначальной нищеты ордена: «В этом году было положено начало ордену тамплиеров, которые сначала были так бедны, что на каждой лошади ездило по двое братьев, что поныне и выбито на печати тамплиеров, чтобы взывать к состраданию».[72] Это объяснение неправдоподобно: первые рыцари, конечно, были «бедными», но все они были рыцарями. А согласно уставу, каждому разрешалось иметь по две лошади.

Кроме того, выдвинули и другую причину: печать символизирует единение и самопожертвование. Хотя некоторые историки предпочитают видеть в этих двух рыцарях основателей ордена, Гуго де Пейена и Жоффруа де Сент-Омера, приходится ограничиться символикой доброго согласия, единодушия и дисциплины, которые должны царить среди тамплиеров.[73] Некоторые положения устава раскрывают эту символику, особенно статья «О мисках и кубках»: «В том, что касается владения мисками, пусть братья едят по двое, дабы один заботился о том, чтобы другой проводил жизнь в воздержании и в привычке к общей трапезе» (статья 25). Это вовсе не значит, что тамплиерыели по двое из одной миски, как это слишком часто утверждают, хотя такое нередко случалось в средние века.[74]

Предписывалось также разламывать хлеб сообща. Ведь устав предназначался для киновийных монахов, а не отшельников, и потому делал упор на общинной жизни. Печать, в свою очередь, символизировала то же самое.

Важный смысл несло также знамя тамплиеров, называемое «босан» или «босеан», что означает «двухчастное». Так говорили, например, о лошади, если у нее в окраске присутствовало два цвета. «Я привел Босана, моего боевого коня, из Кастилии» (Рауль из Кам-брэ, лесса LХХХV). Если не считать этого случая, «босан» — это прилагательное и никогда не используется в одиночку. Знамя ордена Храма называлось — двухчастным, так как было черно-белым, подобно тому как плащи тамплиеров были либо черными, либо белыми, в зависимости от статуса братьев. Белый цвет обозначал чистоту и целомудрие, а черный — мужество и силу, по крайней мере, если верить Жаку де Витри: «Они открыты и доброжелательны со своими друзьями, черны и ужасны со своими врагами».[75]

На рыцаря, несшего знамя в бою, ложилась тяжелая ответственность, которую с ним делили от пяти до десяти других рыцарей, обязанных постоянно находиться вокруг него. Знамя всегда должно было подниматься высоко в небо, опустить его, пусть даже для того, чтобы использовать его как копье во время атаки, означало подвергнуться наказанию кандалами и, главное, утратой одежды — плаща, т. е. понести одну из самых суровых кар для всех военных орденов (статья 241). Брат-рыцарь отдавал свой плащ и надевал монашеское одеяние без креста. Ему приходилось есть, сидя на земле, и заниматься черной работой. Максимальная продолжительность этого настоящего армейского разжалования достигала одного года и одного дня.

Тамплиеры изобрели военную форму и преданность знамени; они коротко стригли волосы и носили бороду. Те немногие тамплиеры, которые избежали ареста 13 октября 1307 г., поспешили ее сбрить.

Естественно, печать и знамя вызвали нелепые измышления, которые переполняют сомнительную библиографию истории тамплиеров. Примером служит вводящая в соблазн статья, озаглавленная «Под знаком Босана», содержащая ряд сумбурных рассуждений по поводу распрей (между черными и белыми) внутри и вне сообщества, занятого охраной порядка и организацией общинной жизни в маленьком местечке Воклюз, которое в прошлом вполне могло называться Клошмерлем…[76]

Двадцать девятого марта 1139 г. папа Иннокентий II опубликовал буллу Отпе Datum optimum — основополагающий текст, который Марион Мельвиль назвал «великой хартией ордена Храма». Уступая просьбе Робера де Краона, папа собрал в один текст все привилегии, преимущества и финансовые льготы, предоставленные тамплиерам. В глазах понтифика милости, оказанные ордену, оправдывались его миссией и призванием тамплиеров — одновременно монахов и воинов. Он напоминает об этом в преамбуле к тексту. Около ста последующих папских текстов, изданных с 1139 по 1272 г., подтверждали и расширяли список дарованных привилегий и повторяли эти обоснования.[77]

Булла 1139 г. вывела орден Храма из-под власти епископов (в первую очередь патриарха Иерусалимского), чтобы перевести его под непосредственное покровительство папской власти: «Мы объявляем, что ваш дом со всеми его владениями, приобретенными щедростью государей, или в виде пожертвований, или любым другим справедливым образом, пребывают под опекой и защитой Святого престола». Эта принципиальная позиция повлекла за собой ряд последствий:

— избрание магистра одними братьями без вмешательства извне;

— усиление власти магистра над братьями: они должны были всецело ему подчиняться и не имели права покинуть орден без его согласия;

— «да не будет позволено никакому человеку, духовного или мирского звания, изменять устав, принятый вашим магистром и вашими братьями и недавно записанный; он может быть изменен только вашим магистром с одобрения капитула»;

— право для тамплиеров содержать в ордене своих собственных священников. Здесь булла лишь закрепляет существующее положение вещей: в воинстве Храма уже были свои клирики. Значение этой привилегии ясно:

Булла 1139 г. также отчасти удовлетворяла настойчивые просьбы Роберта де Краона о еще одной важной привилегии, освобождении от выплаты десятины, к великому недовольству белого духовенства. Причину угадать несложно: десятина выплачивалась именно белому духовенству, священникам и епископам, и вносили ее все держатели и пользователи земли, собственники любого имущества. Кому должна поступать десятина, когда верующий передает свою собственность ордену Храма? Белому духовенству, которое всегда заботилось о его душе, отвечали епископы; ордену Храма, который использует эти средства на службе христианству, отвечали тамплиеры! И естественно, они отказывались платить десятину от своего собственного имущества. С тех пор как у тамплиеров появились свои капелланы, их претензии в этом вопросе стали более обоснованными.

Однако капелланы были введены в орден, чтобы совершать богослужения только для одних тамплиеров. И крестьянам, как свободным, так и сервам, которые работали на землях, полученных домами Храма в результате дарения, покупки или обмена, по-прежнему приходилось платить десятину своему приходскому духовенству, кроме, понятно, тех случаев, когда сами клирики, полностью или частично, выплачивали десятину ордену, а это случалось не так уж редко. Например, 27 сентября 1138 г. епископ Каркассона и монахи церкви Сен-Назер отдали ордену Храма десятину с принадлежавшего ему в Куре сада и животных с условием, «что вы и ваши преемники будете честными и верными друзьями церкви Св. Марии (в Куре) и клириков, которые там находятся, а также клириков монастыря Св. Этьена», как уточнил епископ.[78]

Булла 1139 г. отчасти решила этот вопрос в пользу ордена: «Мы запрещаем всем принуждать вас к уплате десятины; напротив, мы подтверждаем ваше право пользоваться десятиной, которая будет вам дана с одобрения епископа».

Даже несмотря на эту оговорку, орден получил привилегию, которой до того времени обладали только цистерцианцы. Это сближение неслучайно: папа Иннокентий II был многим обязан св. Бернарду, и на протяжении всей своей жизни он был неизменно расположен к ордену, который оказал ему серьезную поддержку.

Иннокентий II дополнил эти распоряжения еще двумя буллами. Тамплиеры уже обладали правом заниматься сбором пожертвований, просить милостыню и раз в год оставлять за собой приношения, сделанные в любой церкви, — какой убыток ожидал в тот день священника! Вдобавок булла Milites Templi, от 9 февраля 1143 г., позволила капелланам ордена раз в год служить мессу в местах, на которые Цековь наложила интердикт. Церковь часто злоупотребляла этой санкцией, выражавшейся в прекращении всякой религиозной жизни (мессы, таинств) в целой местности, области или даже королевстве в наказание за грехи сеньора, общины или короля. Естественно, отправление культа в таких условиях привлекало значительную массу верующих, а значит, пожертвования и приношения, вся прибыль от которых отходила одним тамплиерам — под завистливыми взглядами местного белого духовенства, нередко совершенно неповинного в сложившейся ситуации.

Булла Militia Dei от 7 апреля 1145 г. расширила предписания буллы 1139 г., позволив ордену владеть собственными церквями и кладбищами. На богослужениях в храмах тамплиеров присутствовали не только братья ордена, но и окрестные прихожане с семьями, что наносило ущерб кюре близлежащего прихода… Оригинальный поворот ситуации, если учитывать, что в оправдание присутствию в ордене капелланов в свое время приводилась необходимость избавить братьев от общения с мирскими «толпами, идущими на погибель».

К этому Целестин II добавил, что братья, их вассалы и держатели будут неподвластны отлучению от Церкви и интердикту, провозглашенному епископами. С этих пор отлучить их мог только сам папа. Не чрезмерными ли были эти привилегии? Возможно. Но орден Храма делил их с орденом цистерцианцев и другими военными орденами. Госпитальеры даже опережали тамплиеров, поскольку уже в 1113 г. Пасхалий II вывел этот новый орден из-под любой опеки, кроме непосредственного подчинения главе христианского мира. Впоследствии госпитальеры получили те же привилегии, что и орден Храма, но они права содержать собственных священников дождались только 1154 г.

В 1174 г. король Арагона Альфонс II отдал недавно возникшему маленькому военному ордену Монжуа замок Альгамбра. В 1180 г. папа Александр III признал орден Монжуа, даровал ему покровительство Святого престола, освободил от десятины, дал право совершать богослужения в местах, на которые был наложен интердикт, и запретил епископам отлучать от Церкви членов нового ордена.[79] Эти привилегии положили начало многочисленным, нередко крайне бурным, конфликтам с белым духовенством. В этом не было ничего нового: подобные споры о привилегиях монашества всегда приводили к обострению отношений между черным (Клюни, Сите) и белым духовенством. Такие конфликты разгорались особенно жарко на местном уровне, где к ним примешивались всевозможные распри из-за владений и доходов ордена Храма.

Однако в данной главе я буду рассматривать только конфликты из-за привилегий, дарованных орденам папой. Одни недовольные ратовали за ограничение священнических обязанностей капелланов ордена Храма. Так, в 1157 г. Бертран, аббат Сен-Жиля, позволил госпитальерам, а в 1169 г. — тамплиерам построить по часовне. При этом он четко установил размеры этих зданий, ограничил количество колоколов до двух и определил их вес. Наконец, он запретил совершать там божественную службу для кого-либо помимо семей или гостей членов ордена.[80]

Однако самой возмутительной, с точки зрения белого духовенства, привилегией было освобождение от десятины. Подчеркнем, что споры возникали скорее из-за истолкования этой привилегии, ее границ, нежели из-за самой привилегии. Очень часто клирики сами уступали десятину ордену.

В 1270–1281 гг. конфликт между домом в Марле и приорством Сен-Лоран-ан-Рю пережил несколько обострений. Каждый раз стороны приходили к соглашению, которое выражалось в географическом разделе территории и установке межевых столбов вдоль границы.[81] Злоупотребления были настолько явными, что папство было вынуждено вмешаться, чтобы умерить аппетиты военных орденов и защитить источники существования белого духовенства.

Тем не менее самая резкая критика исходила от белого духовенства Святой земли. Соперничество было острым: военные ордены стремительно распространили свое влияние на относительно малонаселенную территорию, которая после 1160 г. стала сжиматься как шагреневая кожа. В то же время белое духовенство Иерусалима и Антиохии считало, что ведет борьбу с неверными наравне с военными орденами, пусть и другими средствами. Это усугубляло в их глазах несправедливость привилегий, предоставленных рыцарям-монахам.

Архиепископ и историк Гильом Тирский с возмущением обличал чрезмерные преимущества, полученные госпитальерами и тамплиерами. Часто говорят, что Гильом не любил тамплиеров; но госпитальеров он ненавидел не меньше — если не больше. И именно на привилегии рыцарей госпитальеров он повел самое настоящее наступление. Дело было в 1154 г.:

Один инцидент подлил масла в огонь и вызвал гнев Гильома. С некоторых пор госпитальеры, близкие соседи храма Гроба Господня, начали издеваться над патриархом Фульхерием Ангулемским, почти столетним стариком: когда он произносил проповедь на паперти, госпитальеры во всю силу звонили в колокола своих церквей. Хуже того, однажды они ворвались в базилику и начали стрелять из луков. Дружеские увещевания остались тщетными, и патриарх в сопровождении епископов Иерусалимского королевства отправился жаловаться папе Адриану IV. Они приплыли в Южную Италию, сделали все, что было в их силах ради встречи с понтификом, но в итоге не были им выслушаны: в то время папа был поглощен своим конфликтом с императором. В любом случае было ясно, что Адриан IV не испытывал ни малейшего желания наказывать военные ордена!

Даже оставшись безрезультатным, этот демарш стал своего рода сигналом. Несколькими годами позже Александр III вмешался, чтобы усмирить тамплиеров, ввязавшихся в конфликт с монахами из Турню. В 1179 г. на III Латеранском соборе часть белого духовенства перешла в наступление на привилегии военных орденов или, скорее, их злоупотребления. Епископы Святой земли нашли союзников на Западе, в том числе и Иоанна Солсберийского, автора известного политического трактата «Polycraticus». Канон 9 этого собора удовлетворил требования белого духовенства с Востока.[83]

Между тем папство по-прежнему оказывало покровительство военным орденам и никогда не ставило под сомнение предоставленные им привилегии. Самое большее, понтифики старались удерживать ссоры орденов с белым духовенством в разумных пределах: они ограничивались тем, что отчитывали — при необходимости сурово — виновных в злоупотреблениях, к какому бы лагерю они ни принадлежали. В 1207 г. Иннокентий III, большой друг тамплиеров, обратился к магистру ордена: он обличил храмовников, которые «налагают знак креста на любого пройдоху, который слушает их проповеди», и осудил тех из них, кто за мзду предоставляет христианское погребение людям, отлученным от Церкви.[84] В1246 и 1255 гг. Григорий IX вынужден был принять меры против арагонских епископов, которые отлучили нескольких тамплиеров от Церкви, невзирая на привилегии ордена. Однако в 1265 г. Климент IV угрожал уже тамплиерам:

Военные ордены были освобождены от налогов, которые папство взимало с духовенства (аннатов, десятины). Это налогообложение оправдывалось нуждами крестового похода: поэтому было вполне естественно, что ордена оно не затронуло. Это подтверждает булла «Quanto devotius divino», обнародованная в 1256 г. Тем не менее были и некоторые исключения: в 1247 и 1264 гг. папство, которое вело борьбу с императором Фридрихом II Гогенштафеном, а затем с его сыном Манфредом, прибегло к финансовым ресурсам тамплиеров. Но иногда Святой престол уступал сбор этих налогов светским властям. А вот они проявляли куда меньше щепетильности в отношении привилегий орденов, и в 1297 г. Бонифацию VIII пришлось вынудить Хайме II Арагонского уважать фискальные льготы тамплиеров.[86]

Эти привилегии являлись залогом независимости ордена, а кроме того, были необходимы для выполнения его миссии. Так же дело обстояло и с госпитальерами. За год или два до ареста храмовников, когда латинские государства Востока уже перестали существовать, магистр госпитальеров Фульк де Вилларе ответил папе Клименту V, просившему его мнения об условиях, необходимых для успеха нового крестового похода:

В конечном счете привилегии вызывали недовольство именно по этой причине; ордены отстаивали их шаг за шагом, идя тем не менее на необходимые компромиссы: привилегии, протест, соглашение — многие споры развивались именно по такой схеме. Главное, не зайти слишком далеко… Это было важно как для ордена Храма, так и для его противников.