"Роберт Силверберг. Умирающий изнутри" - читать интересную книгу автора

и лучше понимал материал, предлагаемый его родителями.
Он знал, что доктор Гитнер, озадаченный до самой глубины души странным
ребенком Селигов, верил, что для всех было бы лучше, если бы у Дэвида был
"сиблин". Именно это слово он употребил, сиблин, и Дэвид выудил значение
слова из мозга доктора Гитнера, словно из словаря: брат или сестра. Ах ты
предатель, ублюдок с лошадиным лицом! Единственное, о чем юный Дэвид
просил Гитнера, не предлагать этого, а он, конечно, предложил. Но что
можно было еще ожидать? Необходимость иметь еще одного ребенка засела в
голове Гитнера, как неразорвавшаяся граната. Дэвид однажды ночью уловил в
мозгу матери текст письма Гитнера. "Единственный ребенок эмоционально
обделен. Без игры с ровесниками он не может познать наилучшую технику
отношений с партнером, так как его отношения с родителями развиваются в
опасном направлении. Он становится для них компаньоном, а не зависимым".
Универсальное средство Гитнера: побольше братьев и сестер. Словно в
больших семьях не бывает невротиков. Дэвид сознавал безумные попытки
родителей выполнить предписания Гитнера. Нельзя терять времени: мальчик
быстро растет, каждый день ощущая недостаток отношений с ровесниками. И
поэтому ночь за ночью, нестатные стареющие тела Пола и Марты Селиг
пытались разрешить проблему. Они трудились в поте лица, но каждый месяц
потоки крови обрушивали на них плохие новости: на этот раз ребенка не
будет. Но наконец семя дало побег. Они ничего ему на сказали, возможно
стесняясь столь откровенных подробностей для восьмилетнего ребенка, но он
узнал. Он узнал, почему начинает выступать мамин живот и почему они до сих
пор не решаются ему рассказать. Он также узнал, что загадочный мамин
"аппендицит" в июле 1944 не что иное, как выкидыш. Целый месяц после этого
их лица имели трагическое выражение. Он узнал, как доктор сказал той
осенью Марте, что она вряд ли сможет выносить ребенка в свои тридцать
пять, и если они хотят иметь второго, то лучший способ - усыновление. Он
узнал реакцию отца на это предложение: почему я должен поднимать чужого
ребенка лишь потому, что психиатр говорит, что это пойдет на пользу
Дэвиду? Какую обузу я притащу в свой дом? Как я смогу любить этого
ребенка? Откуда я узнаю, что это еврейский ребенок? Его мог сделать любой
ирландец, или итальянский мафиози, или плотник. Все эти мысли вполне
устраивали Дэвида. Наконец старший Селиг решился переговорить с женой,
старательно отредактировав свои мысли: возможно Гитнер ошибается, может
это только фаза в развитии Дэвида и второй ребенок не даст нужного
результата. Нужно учитывать расходы и перемены в их жизни: они не молоды,
жизнь их установилась, а ребенок - это подъем в четыре утра, плач,
пеленки. Дэвид молчаливо разделял мнение своего отца, потому что кому
нужен этот захватчик, этот нарушитель спокойствия? Но Марта, рыдая,
боролась с мужем, апеллируя к письму Гитнера, зачитывая выдержки из книг
по детской психологии, приводя ужасающую статистику несчастных случаев от
неврозов, болезней и гомосексуальности среди единственных детей. Муж
сдался к Рождеству. "Хорошо, хорошо, усыновим, но давай не будем брать что
попало, слышишь? Он должен быть евреем". Зимние недели скитания по приютам
и агентствам по усыновлению представлялись, как поход по магазинам. Но
Дэвида не одурачишь. Только взглянув в их головы, он понял, что они
покупают. Его единственной надеждой оставалось то, что им трудно будет
найти того самого ребенка. Шла война: если ты не можешь купить новую
машину, может, нельзя найти и ребенка? Долгое время случай не