"Морис Симашко. Гу-га" - читать интересную книгу автора

Морис Симашко.

Гу-га

---------------------------------------------------------------
>
---------------------------------------------------------------


Моим товарищам из 11-й Военно-авиационной школы пилотов




Липкая безжизненная плотность вдруг придвигается к лицу. Холод от нее
ровный, устраняющий все, даже страх. Далеко-далеко, внутри где-то держится
остаток тепла. Так далеко это, как будто в другом мире, какие-то немыслимые
расстояния. Если не двигаться, то все-все станет одинаково холодным,
спокойным"
Удары горячего металла, чуть сотрясающие холодный пласт. Равномерные,
дырявящие землю - ближе, ближе, вот уже у самой головы. Слышно, как вязнет
металл, остывая. Эта особенная чуткость не от сознания, а от той капли
тепла, которая заставила только что опустить голову. И подступающий к горлу
теплый комок отвращения. Все тот же мертвый запах от этой земли.
Тряпкой отираю с лица грязь. Не со всего лица, а только глаза, чтобы
можно было что-нибудь видеть во тьме. Тряпка мокрая и пахнет так же. От рук,
от шинели, от слипшегося в кармане хлеба этот запах. Его не знал я в прежней
жизни"
"Крутится, вертится ВИШ{1} - двадцать три"" Я смотрю, кажется,
равнодушно смотрю в близкую темноту. Не в серую даль, где видны
расплывающиеся тучи и даже две или три звезды мутно проступают в ледяной
испарине ночи, а именно в близкую темноту. Совсем-совсем близкую, так что
даже ночью видны неровности от вздыбленного торфа. В школе я бегал
стометровку: от флажка, где подавали корнер, до другого флажка. Но это
ближе. Наверно, вдвое ближе. А может быть, и всего тут сорок метров. Я даже
точно знаю, откуда ударила очередь. Это справа от оплывшего торфа, чуть
позади него, где кверху корнями торчит вывороченное дерево. Самого дерева
нет, только искривленные тени в небе, если смотреть с земли. Иначе я его не
видел. А кучки торфа на буграх, наверное, сложены здесь еще перед войной.
Они размякли, потеряли всякую форму, и все же виден в них какой-то порядок.
Сразу отличаются они от другого торфа, размятого в грязь, выброшенного из
земных глубин. Впереди и рядом со мной лежит он неровными, не имеющими
каких-то определенных очертаний горами. Снаряды по многу раз падали в одно и
то же место, так что воронки накладывались одна на другую, перемешивая
землю. Непонятно только, как сохранились там, впереди эти пять или шесть
прямоугольных холмов. Ничего больше не осталось здесь связанного с жизнью.
Один миг это длилось. Локтем правой руки поправляю сдвинувшийся
немецкий карабин с металлическим флажком у затвора. Бок у него гладкий и
холодный - холоднее даже земли, на которой я лежу. В правом кармане у меня
обоймы - тоже гладкие, массивные, не как у трехлинейки. По привычке сдвигаю