"Морис Симашко. Хадж Хайяма" - читать интересную книгу автора

подаренный богом Камень. Первый холод голой формы заставил поежиться
мальчика .
Черно-красный живой муравей полз по желтому стеблю
Что ушло с тех пор? Полвека?. ЖизньВсе здесь было относительно:
время, пространство, равновесие. Заискрились синие волны ассоциаций...
Две параллельные линии сошлись нескоро. Он всегда знал, что они
сойдутся. Это было в нем...
Великие недоговоренности чисел! Он читал, ощущал их у всех больших
учителей. Они заставляли кровь биться в голове, отрывали мысль от тела,
уносили от земли...
Для него числа никогда не были неумолимыми. Первый же знак, который он
записал когда-то, дрожа от неумения, никак не хотел каменеть. Сразу же
дрогнула струна. Заиграл один из оттенков радуги. Числа утверждались
потоками звуков, волнами красок. Надолго ли?.. Тот же знак, выведенный
вторично, прозвучал совсем иначе, переместился через всю радугу...
Числа слагались в бесчисленные вариации, в непере-числимые гаммы
красок. Они гремели, рвались за барьер жалкой точности. Бескрайнее синее
небо, пылающее солнце, теплая земля, черно-красный муравей на желтом стебле
выражались таинственной симфонией переменных величин. Живая кровь
пульсировала в них...
Там, в бесконечности, за барьером симметрии, сошлись две параллельные
линии. Отвлеченная алгебра смыкалась с геометрией, утверждая поэзию
непрерывного движения. Молнии диалектики взрывали арифметическую тупость!..
Этот холодный камень -- и теория переменных величин, к которой он
привел математику! Как совместить камень с идеей движения? Его алгебра была
уже научным искусством. Мог бы он дать ей такое определение, если бы не
разработал "Трактат по теории музыки"?.. А бесконечная математическая
прелесть рубои!1 Такое понятное единство поэзии и математики!.. Рей была во
всем: в музыке, радуге, переменных величинах.
Евклид не знал этой поэтической призмы. Большой грек не смог стать
великим...

-----
1 Рубои-- философско-лирические четверостишия.

И разве можно было сказать, где и когда приходило к нему это. Где и
когда -- всегда было важно для маленького Бабура. Что же, стоя сейчас перед
этим камнем среди сотен просветленных бабуров, он легко может призвать
понятные им образы... Колыхание теплых листьев инжира, запах
городской пыли, тахта над коричневым самаркандским арыком. Там за один день
написал он "Трактат об объяснении трудного в заключениях в книге Евклида". И
только через семь лет--два других:
"Трудные вопросы математики" и "Необходимые предпосылки пространства".
Как объяснить бабурам, чем занимался он эти семь лет, что делал следующие
семь лет или предыдущие? Ведь они все это время изо дня в день ткали
полотно, сидели за прилавками, переписывали законы. У них были свои бабуровы
думы, радости и огорчения. Их пугали откровения рванувшегося в бесконечность
разума. Непонятному они могли или молиться, или отвергать... Сослаться на
ощутимо звонкие рубои?.. Маленький Бабур знал их на память, но в последнюю
встречу искренне удивился, почему их так немного. Одного вечера хватило,