"Жорж Сименон. Братья Рико" - читать интересную книгу автора

слегка кивнули друг другу, хоть им никогда не случалось обменяться и двумя
словами.
В ящике оказались газеты, разные хозяйственные счета - среди них на
оплату дома - и еще написанное знакомым почерком письмо в знакомом
конверте. Когда он сел за стол, Эллис, подавая ему завтрак, мимоходом
спросила:
- От матери?
- Да, от нее.
Он начал есть, не прерывая чтения. Мать всегда писала ему карандашом
на бумаге, которую сама же продавала в маленьких почтовых наборах. В каждом
наборе было шесть листков бумаги и столько же конвертов разных цветов -
сиреневого, светло-зеленого, голубого. Исписав обе страницы, она жалела
начинать новый листок и дописывала письмо на каком-нибудь клочке.

- Мой дорогой Джозеф!"

Это было его настоящее имя. Его нарекли Джозефом, но лет в
десять-одиннадцать он сам дал себе имя Эдди, и теперь все так и звали его.
Одна только мать по-прежнему называла Джозефом. Это его раздражало. Он не
раз высказывал ей свое неудовольствие, но она ничего не могла с собой
поделать.

"Давно уже я от тебя ничего не получала. Надеюсь, мое письмо застанет
тебя в добром здравии, а также твою жену и детей".

Его мать не любила Эллис. Она ее почти не знала, видела раза два-три и
все-таки не любила. Мать его была странная женщина. Письма ее не так-то
легко было разобрать. Уроженка Бруклина, она писала английские слова
вперемежку с итальянскими, употребляя при этом какую-то особую, ей одной
ведомую орфографию.

"Жизнь у нас идет по-прежнему. Старик Ланца, тот, что жил на углу
нашей улицы, на прошлой неделе умер в больнице. Ему устроили пышные
похороны. Ведь это был порядочный человек и прожил он в нашем квартале
восемьдесят с лишним лет. На похороны приехала из Орегона его невестка. Она
живет там с мужем, но сын старика приехать не смог, так как только месяц
назад ему ампутировали ногу. Это очень здоровый, крепкий и красивый
мужчина.
Ему всего лишь пятьдесят пять лет. Он поранил ногу каким-то садовым
инструментом, и почти сразу началась гангрена".

Поднимая голову от письма, Рико видел лужайку, кокосовые пальмы и меж
двух белых стен широкую полосу искрящегося моря. Столь же отчетливо он мог
представить себе и улицу в Бруклине, откуда писала ему мать, и лавочку, где
она торговала конфетами и содовой водой, и зеленную лавку по соседству, где
он родился и где они жили до смерти отца. Неподалеку пролегала надземная
железная дорога. Ее было видно из окон лавки примерно так же, как отсюда
было видно море. Через равные промежутки в вышине с грохотом проносились
вагоны, мелькая на фоне нью-йоркского неба.