"Жорж Сименон. Льет дождь" - читать интересную книгу автора

- Если ты полагаешь, что я намерена целый день мерзнуть, - только и
тепла что от печной трубы...
Вечером отец обегал весь город. Он вернулся с невиданным мною прежде
предметом, доставившим мне впоследствии немало радости. Теперь я знаю: это
называлось керосиновой печью. По существу, это была большая керосинка,
накрытая ящиком из листового железа, сохранявшим тепло. Вокруг горелки шла
полоска слюды, сквозь которую просвечивало трепещущее пламя, бросавшее
красноватые блики на паркет.
Спущенное было вниз плетеное кресло вновь втащили наверх. И, сидя на
полу, рядом со своим любимым местом, я отныне видел на расстоянии меньше
метра черную юбку и войлочные туфли тети Валери.
Дождь все лил, и каждое утро, едва проснувшись, я спешил
удостовериться, идет ли он еще. Как раз под моим полукруглым окном вдоль
фасада проходил железный карниз сантиметров в тридцать шириной, защищавший
полотняную, в красную полоску, маркизу, которую опускали летом. Капли воды
на железе играли в захватывающую, постоянно меняющуюся игру. Шлепаясь, они
растекались сложным живым рисунком, чем-то напоминающим географическую карту
в движении. Я все надеялся увидеть, что получится из рисунка, если дать ему
дожить свою жизнь до конца. И рисунок, казалось, тоже на это надеялся,
потому что менялся очень быстро; но только он начинал складываться, как
падала новая капля и новый рисунок путал и уничтожал предыдущий.
- Твой сын? Мне сдается, он немного придурковат!
Пусть матушка попробует утверждать, что тетя Валери не отозвалась так
обо мне однажды, когда я сидел в уборной, оставив, по обыкновению, открытой
дверь в коридорчик, ведущий в ремесленный двор! И разве матушка не ответила:
- Он у нас слабенький...
И станет ли она отрицать, что как-то вечером шепнула отцу:
- Просто ужас какой-то! С тех пор как приехала твоя тетка, в уборную не
войдешь - такая там вонища...
Я не зря настаиваю на подобных мелочах. Я целиком прав, но под тем
предлогом, что мне в ту пору было, мол, всего семь, скажут, будто я
по-ребячьи фантазировал или все преувеличивал.
Уже на третий день по приезде тети Валери я почувствовал, что она меня
ненавидит. Я даже могу примерно определить, какого рода была эта ненависть.
Я вижу, как она сидит в своем плетеном кресле или, вернее, в плетеном
кресле отца (бедняге с ее переселения к нам пришлось довольствоваться
стулом) и весь день пальцем о палец не ударяет.
- Вы не хотите что-нибудь связать, тетя Валери?
- Благодарю покорно, милочка! Никогда в жизни не вязала и на старости
лет учиться не собираюсь...
- Так чем бы вам заняться? Желаете, Жером сходит в библиотеку, возьмет
вам книжку почитать?
Тетя Валери качала головой. Нет! Она ничем не желала заниматься и
ничего не желала делать! Она покоилась в кресле с подернутыми влагой
глазами, в которой плавали ядовитые горошинки зрачков.
Она не глядела на улицу, не интересовалась рыночной толчеей. Она
глядела только на меня. И злилась, что я сижу на полу, окруженный своими
зверями и игрушечной мебелью; злилась, что я способен без конца следить за
тем, как вновь и вновь рождаются на железном карнизе водяные рисунки;
злилась, что я...