"Жорж Сименон. Льет дождь" - читать интересную книгу автора

полумесяцем низвергались крупными светлыми каплями, выбивавшими дробь по
железному оконному карнизу и булыжнику мостовой, и не туманную морось чахлой
белесой зимы.
Когда шел черный дождь, в комнате с низким потолком становилось темно,
и весь дальний угол вплоть до перегородки, отделявшей спальню родителей,
окутывался густым полумраком. Зато отверстие в полу, где проходила винтовая
лестница, излучало свет зажженных в лавке газовых рожков.
Со своего места мне не видно было неба. Старые дома на площади, посреди
которой стоял крытый рынок с шиферной кровлей, были построены все в одно
время и все на один образец. Окна нижнего этажа - там помещались только
лавки - очень высокие, сводчатые. Впоследствии окна поделили в высоту
пополам и сделали еще одно перекрытие, устроив антресоли.
И получилось, что в антресоли было на уровне пола окно в виде
полумесяца.
Я сидел, окруженный своими игрушками, и если свет и доходил до меня, то
не столько с неба, сколько от бликов и отражений на мокрой мостовой. В
большинстве лавок, так же как в нашей, в такие дни зажигали газ. Изредка я
слышал звяканье колокольчика в аптеке или наш звонок. Длились и длились
сумерки, населенные бегущими силуэтами, лоснящимися зонтиками, хлопающими
сабо; в кафе Костара все гуще плавал дым, а внизу медовый голос матушки,
постоянно боявшейся показаться недостаточно любезной, нарушить приличия, как
бы журчал:
- Ну, разумеется, мадам... Я ручаюсь за краску... Мы не первый год
держим этот товар, и никогда еще не было жалоб...
Шел ли дождь? Нет, скорее он лился ручьем, ровно и безостановочно. А
когда окончательно темнело, матушка, подойдя к лестнице, кричала снизу:
- Жером!.. Пора спускаться...
Чтобы не зажигать лишнего рожка.
Как же она не понимает, что малейшее отклонение от заведенного порядка
не могло не запечатлеться у меня в памяти? Запомнил же я те две недели,
когда рыночные часы остановились на десяти минутах одиннадцатого, и
маленького бородача, целый день просидевшего на пожарной лестнице за их
починкой.
В отношении тети Валери воспоминания мои еще более четки - мне тогда
уже исполнилось семь лет, и я потому лишь не ходил в школу, что поговаривали
об эпидемии скарлатины; а матушка, надо заметить, боялась эпидемий даже
больше любого нарушения приличий.
Сперва за нашим домом, в так называемом ремесленном дворе, послышался
резкий звук рожка. Значит, вернулся отец в запряженном парой фургоне. По
утрам я, можно сказать, никогда не видел отца, он выезжал очень рано, еще
затемно. Иногда он ездил далеко, за четыре-пять лье, смотря по тому, где
была ярмарка, и к восьми часам его товар уже лежал разложенный на лотках.
Другой раз он отправлялся в какую-нибудь ближнюю деревню и возвращался рано.
Так оно и было в тот день. Видимо, тепло и черный дождь разморили меня,
потому что я не двинулся с места; обычно я бежал в спальню родителей
взглянуть в окно на большой четырехколесный фургон, на котором желтыми
буквами красовалось: "Андре Лекер - ткани и конфекцион - зарекомендовавшая
себя фирма".
Пару жеребцов звали Кофе и Кальвадос. А старика, который за ними ходил,
сопровождал отца на ярмарки и спал над конюшней, звали Урбеном.