"Жорж Сименон. Сын" - читать интересную книгу автора

родственными узами, что он родоначальник твоей семьи?
Когда-то (ты этого не помнишь, тебе не было и десяти лет) он работал;
твоя бабушка еще потихоньку бродила по дому, хоть с трудом, но
передвигалась.
Боюсь спросить, какой осталась в твоей памяти бабушка, которую ты
узнал уже толстой, расплывшейся, с нездоровым, одутловатым, желтым, словно
восковым, лицом, с раздутыми водянкой ногами, с бессмысленным, как бы
остановившимся взглядом. Она не пришла взглянуть на тебя, когда ты
родился, потому что уже не выходила из дома, и увидела тебя лишь несколько
недель спустя, когда мы приехали показать ей внука.
Может быть, ты поверил, что она была сумасшедшей? Твой дядя Ваше
постоянно намекает на это, только это не правда, я постараюсь потом все
тебе объяснить.
Но ваша первая встреча тем не менее была тягостной. Ты родился в
марте, и был уже конец апреля, когда солнечным воскресным утром мы
отправились с тобой в Везине. Уже цвела сирень за заборами и низкими
кирпичными стенами. И в саду виллы "Магали" тоже цвела сирень.
Никогда я не мог понять, почему в этом доме всегда темно. Казалось,
окна задуманы так, чтобы пропускать как можно меньше света. Длинная узкая
комната, служившая моим родителям чем-то вроде гостиной, была низкой и
сырой; в тот день в камине горело несколько поленьев, и от них шел дым.
Мы трое - твоя мама, я и ты - приехали поездом, после Парижа даже
вокзал в Везине показался нам веселым, но, очутившись в этой сумрачной
комнате, мы вдруг почувствовали себя как бы совсем в другом мире, словно
отрезанными от жизни.
- Позволь представить тебе твоего внука Жан Поля, - сказал отец.
Моя мать, как обычно, сидела в кресле. Она уставила на тебя
неподвижные зрачки, но даже тень улыбки не осветила ее лица. Она только
протянула к тебе руки, и тогда твоя мама, не зная, что ей делать, бросила
на меня взгляд, полный отчаяния...
Я тоже испугался, как бы эта старая женщина не уронила тебя, ведь она
тоже стала такой неловкой. Но я знаю, твоей мамой владело еще одно
чувство, и я тоже, хотя и в меньшей степени, испытывал его. Ты был весь
такой "новенький". Ты был воплощением жизни. Не хочу говорить громких
слов. Когда-нибудь сам поймешь, сколько чистоты и надежд заключено в
маленьком ребенке.
И видеть тебя на руках старой женщины, стоявшей как бы на
противоположном краю жизни и отмеченной печатью упадка, нам обоим казалось
кощунством.
Наверное, мне не следовало говорить тебе это, но, когда я увидел, как
лицо этой женщины, когда-то носившей меня в своем чреве, баюкавшей, когда
я был маленьким, приближается к твоему розовому гладкому личику, к твоему
нежному, чистому ротику, у меня сжалось сердце, словно от ее дыхания они
могли потускнеть.
Позднее, когда ты стал ходить и по воскресеньям иногда играл в
заросшем бурьяном саду, она уже не проявляла к тебе никакого интереса и
только резко вздрагивала от каждого твоего крика: всякий шум был ей
мучителен.
Мой отец был на четыре года моложе ее, но в твои годы - особенно в
шестнадцать лет - кажется, что несколько лет разницы между стариками не