"Жорж Сименон. Мари из Порт-Ан-Бессена" - читать интересную книгу автора

- Ну и что?
Особой неприязни он, наверное, не вызывал, но казался чересчур
бесцеремонным и насмехающимся над всеми. Он, должно быть, считал, что все
вокруг принадлежит ему, а жители Порт-ан-Бессена находятся у него в
услужении.
Засунув руки в карманы, он прогулялся по набережной, затем по молу.
Он увидел кортеж, вытянувшийся черной цепью от церкви до кладбища; воздух
снова наполнился звоном невидимых колоколов.
В кафе он вернулся той же дорогой, прошел за стойку, понюхал бутылки,
совершенно не обращая внимания на яростные взгляды гарсона.
- Мой прибор поставьте у окна...
Служанка, плакавшая, как и все прочие во время погребального шествия,
все еще ходила с красным носом. Можно было заметить, что ни один баркас
сегодня не вышел в море; это говорило, конечно, о том уважении, с которым
относились к семейству Ле Флем. А сейчас там, наверху, на холме, лежало
раза в три больше цветов, чем требовалось, чтобы укрыть могилу.
И только в одиннадцать часов кафе стало заполняться по-праздничному
одетыми людьми, еще хранившими подобающую случаю серьезность.
Затем мало-помалу начались разговоры о разных вещах: об Одиль,
приехавшей из Шербура в глубоком трауре, но на лице которой под вуалью
скрывалось, однако, косметики не меньше, чем у какой-нибудь актрисы, о
Мари, выглядевшей старше своего возраста в своем черном строгом костюме,
сшитом два года назад по случаю смерти матери, о прибывших в одноколках
двух семействах земледельцев из-под Байо-Буссю и Пенсменах, родственниках
бедняги Жюля по женской линии.
Одноколки с высокими колесами и коричневым откидным верхом стояли
около разводного моста, поскольку улица, где жила семья Ле Флем, была
слишком узкой и покатой.
Эта улица начиналась сразу же за мостом. На ней возвышалась дюжина
домов, скорее один над другим, чем один рядом с другим. Мостовая была
неровной, по вей всегда тек ручей с мыльной водой, штаны и матросские
блузы сушились на железной проволоке круглый год.
У верхнего конца улицы город кончался, и дальше, насколько хватало
глаз, постирались луга, а прямо под ногами, у отвесных скал, шумело море.
Мари, занимаясь хозяйством, хлюпала время от времени носом, но, как
заметила тетка Матильда, - из Пенсменов, живших в Пре-о-Беф, - утром ее
никто не видел плачущей.
Одиль же, с которой никто не перебросился и словом да которую,
казалось, все умышленно не замечали, напротив, дважды разражалась горькими
рыданиями: один раз в церкви, когда кюре святой водой окропил катафалк,
другой раз - на кладбище, при первых же ударах падающих на гроб комьев
земли. Она плакала так сильно, с такими раздирающими душу и идущими из
глубины груди звуками, что, не будь она пропащей девкой, кто-нибудь из
женщин подошел бы ее поддержать.
Мари ограничивалась всхлипываниями и невидящим Взглядом, который она
прятала под веками, стоило кому-нибудь на нее посмотреть.
В это же время она продолжала заниматься своими делами, делать то,
что должна была делать: в горшке варился хороший кусок говядины, за ним во
время похорон приглядывала соседка, а булочнику было поручено приготовить
жаркое из принесенного им же куска мяса.