"Эрик Симон. Беседы в пути" - читать интересную книгу автора

говорилось вовсе не о переменных, а о самых что ни на есть обыкновенных
звездах, и о рассеянии световых лучей в земной атмосфере я тоже сообразил.
После. Ну и что? Здесь одно объяснение стоит другого. Мальчуган видел
звезды только на телеэкране, и там они не мигают. Но ты это знаешь, в
конце концов, не хуже меня. И я не понимаю, к чему весь этот сыр-бор.
- Дело не в этом одном объяснении. Но я не хочу, чтобы у мальчика
сложилось искаженное представление о Земле. Сегодня вот опять эта история
с лесом. "Настоящий лес", - сказал он. А ты понял, как он его себе
представляет? Вроде парка, только побольше. "В сто раз больше", - говорит
он, и для него это уже невообразимо много. А ведь ни один человек не
назовет лесом кучку деревьев, будь их хоть в тысячу раз больше, чем в
парке. Я имею в виду - если он знает, что такое настоящий лес.
- Вот именно, - сказал с ударением Карел. - Если он знает, что такое
настоящий лес. Рауль не знает, и что же? Не думаешь ли ты, будто человек,
не видевший леса, хуже того, который видел? Но ведь это абсурд! Даже и на
Земле были времена, когда иные из горожан в глаза не видали леса, ни разу
в жизни не выбирались за пределы своих городков. Но мы уже столько раз
говорили о том, что нет никакого смысла цепляться за вещи, которые теперь
все равно далекое прошлое. И тем более это относится к мальцу. Пойми же,
вот этот вот корабль - его обычная среда, и нет никаких причин для того,
чтобы ему здесь было плохо. А часто ли, кстати сказать, ты думаешь о
Земле? Может, каждый день? Или каждый час? - Он говорил негромко, но
настойчиво, как и всегда, когда речь заходила об этой стороне их жизни.
Света хотела что-то ответить, но передумала. В самом деле, не впервые
слышала она этот аргумент, да и Карел был прав: разлука с Землей не
отзывалась той болью, о какой она со страхом думала иногда вначале, в
первые годы полета. Воспоминания потихоньку бледнели, и заботы дня связаны
были с кораблем.
- И все-таки Земля наша родина, - сказала она, и ее "все-таки" было
ответом на его вопрос. - Я не хочу, чтобы наш сын считал своей родиной
корабль, всего лишь металлический осколок, не хочу, чтобы Земля и
человечество стали для него пустыми абстракциями! Не хо-чу! А
человечество? Знаешь ли ты, что для него такое - человечество? Это мы
здесь, наши полторы сотни экипажа. Конечно, ему известно и о тех, на
Земле, но что с того? Он не знает ни одного из них, для него они лишь
имена. Будто все они давным-давно умерли, будто их уже больше нет, не
существует, а может, и не было никогда. Им просто нет места в его мире.
- Верно, потому что его мир - этот корабль! Мы уже тысячу раз
толковали об этом, и ничего нового все эти копания и разговоры не
принесли. Да, мир Рауля - наш корабль. А чего ты, собственно, хочешь?
Чтобы он рвался к чему-то, возможно даже - тосковал и горевал о чем-то,
что ему так или иначе доведется увидеть не раньше, чем через энные десятки
лет? Зачем? Для чего? По временам я даже спрашиваю себя о том, не лучше ли
было бы вообще, если б он не натыкался беспрестанно на наши воспоминания о
Земле? Так ему недалеко и до ощущения, будто его ограбили, обделили в
чем-то, и все только из-за того, что мы придаем этому обстоятельству
непомерно большое значение и без нужды лишний раз сосредоточиваем на нем
его внимание. Только понапрасну запутываем детей.
- Как хочешь, а мне от всего этого не по себе. Иногда... Что будет,
когда мы вернемся? Как ему найти себя и свое место на чужой для него