"Эрик Симон. Омм" - читать интересную книгу автора

удалось бы, но к моему страху перед незнакомым феноменом примешивалась
надежда, даже уверенность, что все это часть плана партнера, и я не
сомневался, что его осуществление приведет к цели - к прямому и
отчетливому контакту наших сознаний. Итак, я медлил. И это случилось...
Разом оборвалась связь с партнером, вытесненная потоком эмоций,
которые шли ко мне от других Оммов, находившихся поблизости, в пределах
энергетической активизации - в доме. Было ли дело в том жутковатом
резонансе с окружавшей меня энергетической тканью, или в душевном
созвучии, порожденном длительной взаимной психической связью между мной и
партнером, или же в чрезвычайной интенсивности, какой достиг в тот момент
поток эмоций Оммов, но я тотчас оказался в непосредственном контакте с
ними, до которых мне прежде не было никакого дела, которых я видеть не
видел и слышать не слышал, - я заметил одновременно их всех. Я ощутил
мучительную боль, пронзительный ужас, безысходное отчаяние - их боль, их
ужас, их отчаяние; я разделял с ними их чудовищное возбуждение, их страх,
их мысли; уже и моими были резкие, грубые, одномерные восприятия их
органов чувств, смятение и растерянность, с которыми они пытались
осмыслить свое положение, их бессилие, когда они осознали его, те
воспоминания, что вспыхивали в них и тотчас гасли снова... как и надежда
найти какой-то выход - вспыхивала и гасла.
Все это неуправляемым потоком хлынуло в меня, а так как я был
причастен к ощущениям, мыслям и чувствам Оммов, то знал я и то, что все
это означает: опасность, смертельную опасность, и наконец - непреложность
подступающей смерти: для них, не для меня. Но ужасней всего, что в те
мгновения и они знали о моем присутствии, угадывали, ощущали некое чуждое
существо и что они молили меня смилостивиться над ними, помочь, спасти;
они взывали ко мне - ко мне, который не в силах был ничего сделать, не мог
даже ответить. Потому что мой ответ был бы не чем иным, как подтверждением
моей чужеродности и моего - их бессилия, отражением их собственной муки,
которое только усилило бы их страдания... отражением, если не жестокой
издевкой...
Так погибли они, и то же самое высвобождение концентрированной
теплоты, которое соединило мой и их разум, положило конец их
существованию. Конец в мире вещества, в мире свернувшихся энергий. Потому
что, когда я почувствовал, как угасают источники излучения и их колебания
отделяются от моих, как я вновь освобождаюсь от пут, привязавших меня к
этому миру вещества, я обнаружил, что голоса Оммов не теснят меня больше
извне, что вокруг - ничего, кроме тишины, тишины и пустоты, а я все слышал
их вопли, ощущал их агонию; я все еще чувствовал их, и теперь еще чувствую
- каждое отдельное мгновение. Потому что они отпечатлелись во мне, в тот
миг соединения стали частью меня самого, нерасторжимо соединенные с моею
собственной структурой, неизгладимо. И вот я все еще чувствую их муку,
ставшую моей, их отчаяние, слышу крик Оммов, я слышу, как вы просите меня
о пощаде, о спасении, как проклинаете меня, меня, который не в силах вам
помочь, который пойман так же, как вы, и в себе самом носит свою тюрьму -
вас, каждый день, каждый час, каждую минуту умирающих во мне.
И нам остается единственная надежда: разыскать его, такого же, как
вы, Омма, избранного мною в партнеры и столь жестоким образом исполнившего
мое желание понять и воспринять этот мир и его хозяев Оммов. Ведь,
воистину, не я - он чудовище: он сделал это, и он должен быть в состоянии